по всей зоне. По его лицу было видно, что он о завтрашней акции информирован.
21 апреля утром мы сорвали со своих бушлатов нашивки с фамилией и номером отряда и бригады и россыпью, вне строя, пошли в столовую. Но самое главное – мы НЕ ВЫШЛИ НА РАБОТУ О, в социалистическом лагере труд, работа – это святое. «Кто не работает, тот не ест». А уж если зэк не работает, тогда… Что с ним делать? В ГУЛАГе бериевских времен или Генриха Ягоды отказ от работы – это был саботаж, контрреволюция. Но на дворе сиял 1977 год, были подписаны Хельсинкские соглашения, партийная номенклатура тянулась к Западу, сама уже обуржуазилась, революционный пыл давно сгинул, уступив место привилегиям и коррупции. Не расстреливать же этих идиотов, помешавшихся на идее? Нас стали сажать в штрафной изолятор. На 5 суток, на 7 суток, иногда – для смеха – на трое суток. Ты выходишь из изолятора, поел в столовой, а через час-другой тебе оформляют новый срок в ШИЗО. Даже не за «отказ от работы», ты не успел «не выйти», а за то, что шел в столовую вне строя или не имел нашивки на бушлате. Еще, скажем, 5 суток, ну и так далее. Позже, конечно, стали давать максимум – 15 суток. Ты проводишь в зоне сутки или несколько часов и получаешь новые 15 суток.
Штрафной изолятор – это маленькая тюрьма, примыкающая к зоне. Т. е. между собственно зоной и ШИЗО есть забор из колючей проволоки, но этот забор не простреливается. Вышки с часовыми вынесены в углы того прямоугольника, внутри которого расположено каменное здание изолятора. В ШИЗО на 19-м было, помнится, камер 8 – 10 и есть еще комната для дежурных. При поступлении в этой комнате оставляют ремень, бушлат и все лишнее, по их понятиям. Например, начальник лагеря Пикулин приказал не пропускать нас в камеру в теплом белье. А ведь зэк всегда перед посадкой в ШИ-30 стремится надеть именно теплое белье. Стены в камере бетонные, пол тоже бетонный, но сверху покрыт, правда, полом из досок. Койка на целый день прикрепляется к стене. Даже летом в камере прохладно, а ночью – по-настоящему холодно. И вот нам велят вместо теплого белья иметь трусы и майку под тонкой хлопчатобумажной робой. Брежнев, как я уже писал, выдавать бушлат зэку на ночь запретил. И вот – не забуду никогда холодные июньские ночи 1977 года – ночью ляжешь на железную койку в своей тоненькой куртке и майке, подложив под голову кулак, и пытаешься заснуть. Уснешь ненадолго и просыпаешься от дикого холода. Всего трясет, как говорится, зуб на зуб не попадает. Делаешь физзарядку, зарядка немного согреет, снова уснешь и снова просыпаешься. И так всю ночь. Днем, конечно, немного теплее, можно, сидя на полу, подремать. Впрочем, надзиратель разбудит: «Спать надо ночью!» Декарт говорил, что «человек – это мыслящий тростник». По своему жизненному опыту скажу, что с тростником этим очень легко разделаться без расстрелов и крови. Надо только лишить его, например, тепла и не оказывать медицинской помощи. В лагере люди «результативно» умирают от не-лечения или от фиктивного лечения.
Не мудрено, что в результате многократных водворений в ШИЗО и холодных ночей в камере, когда надзиратели
