Максим не собирался представлять подобное, – могла рассказать, где мы обосновались… – он сплюнул в жижу:
– Давайте сниматься с места, Алексей Иванович… – Максим, по старинке, называл отряд, от фельдшера Григория Яковлевича, до начальника штаба, по имени-отчеству:
– Хорошее слово, товарищ… – вздыхал, про себя, Волк, – Пушкин о товарищах своих писал. Нет, надо было взять, все извратить… – он положил руку на простой крестик.
Волк не скрывал от ребят, что верит в Бога. Оказавшись в армии, он понял, что война меняет людей. В дивизии проходили партийные и комсомольские собрания, и политическая учеба. Пляски, как сочно называл их Волк, устраивались во время затишья. В наступлении, а, тем более, в окружении, времени ни на что подобное не оставалось. Он воевал рядом с крещеными людьми, такими, как он сам:
– Даже после революции малышей крестили, – он, незаметно, окинул взглядом лейтенанта, – наверняка, и Алексей Иванович у нас в церкви побывал, младенцем. А Гришу обрезали… – фельдшер, немного смущенно, заметил:
– В местечке все так делали, Максим Михайлович. То есть, это предрассудки, конечно… – Волк дернул чисто выбритой щекой:
– До моего возвращения будете временно исполнять обязанности командира отряда. Я знаю немецкий язык. Проберусь в Чудово, найду штатский костюм, и выясню, что с товарищем Эрнандес… – развернув карту, крупного масштаба, довоенного издания, Волк упер палец в точку, в десяти километрах на севере:
– Если сейчас сниметесь с места, к темноте там будете. Лесопилка какая-то. Надеюсь, что она заброшена… – Максим вспомнил лагерь деда, на холме, у литовской границы:
– Авраам, скорее всего, в партизанах, где-то в Польше. Он говорил, что мой самый ближайший родственник, месье Мишель, тоже воевал, в плен попал… – Максим прислушался. Неподалеку, над верхушками деревьев, вилась птица. Начальник штаба хотел что-то сказать, Волк приложил палец к губам. Он немного постоял, не двигаясь, ловя каждый звук: «Почудилось».
Волк хотел навестить какой-нибудь домик, на окраине городка, и прихватить гражданскую одежду:
– Получается мародерство, – угрюмо понял он, – такое меня недостойно, но что делать? А если Тони погибнет… – сердце, тоскливо, заболело, – или погибла? Мне надо позаботиться о мальчике, об Уильяме. У него дядя есть, в Англии… – Волк не думал, что от новгородских лесов до Лондона пять тысяч километров оккупированной нацистами Европы.
Ребенку не исполнилось четырех лет, он мог остаться круглым сиротой. Максим считал себя ответственным за сына любимой женщины:
– Да и просто потому, что он малыш, он совсем один… – кроме того, что мальчик остался в Куйбышеве, Волк больше ничего не знал:
– Тони, наверное, кольцо Ивану Ивановичу передала, – понял Волк, – он писал, что с ней все в порядке… – Максим хотел найти ребенка, и оставить его на попечение
