ямы. Три часа шли. Вот, наконец, и избушка – на двух столбах-сваях, как на куриных ногах, всего шесть венцов, одно окошко да дверь с крылечком в пять ступенек. Ну, труба на крыше. Маленькая, короче, хоромина.
Сняла бабка Джима с волокуши, втащила волоком в своё жилище. Умыла водой из ручья, уложила на лавку, накрыла ветошью. Вышла обратно, отвязала волокушу, стегнула Лягву прутиком: иди, мол, домой! А сама села травы разбирать. Разбирает, раскладывает, на Джима поглядывает.
К вечеру второго дня (ровно через трое суток!) Джим очнулся. Огляделся: он лежал на лавке в маленькой, в пятьдесят квадратных футов, комнате. В печке рдели угли и побулькивал чугунок. Небольшой грубо сколоченный стол у окна был завален пучками трав и заставлен разнокалиберными пузырьками. Стены также были увешаны травами, а на полках стояли большие аптечные банки с чем-то непонятным. У стола на лавке сидела страшноватая старуха и читала книгу. В углу прялка, совершенно такая же, как у бабушки Мэри! Однако, он уже не в поезде? В носу защекотало и Джим чихнул.
Старуха обернулась и посмотрела Джиму в глаза, оказавшись совсем не страшной. Улыбка у неё была хорошая, приветливая. Во рту, на удивление, проглядывали белые крепкие зубы.
– Где я? – пролепетал Джим по английски.
– А! Англичанин? Американец? – без запинки отозвалась старуха на том же языке.
– Нет… новозеландец…
– Ого! Далеко же тебя занесло, мистер!
Она встала и налила в кружку терпко пахнущей тёмной жидкости.
– Пей!
Джим покорно выпил и сразу же ощутил прилив сил.
– Рассказывай! – приказала хозяйка.
– Что рассказывать?
– Всё!
И Джим рассказал, как его судили, дали срок, запихнули в поезд…
– А потом я заболел… А очнулся уже здесь…
– Тиф, понятно, – покивала головой старуха, – Тебя мертвым сочли, списали и похоронили.
– Закопали!?
Бабка не ответила, только утвердительно кивнула.
– Как же вы меня нашли?
– Да очень просто: увидела свежую могилу, а мертвечиной от неё не пахнет!
Джим сел на лавке. Голова немного кружилась.
– А вы… кто?
Вместо ответа старуха показала на фотографию в рамке, которую Джим ранее не заметил. Со снимка улыбалась юная красавица в бальном платье. Внизу было что-то написано, но Джим разобрал только: m-lle Krasawina и дату – 1908 год.
– На выпускном вечере в гимназии снимали.
– Как же вас зовут?
– Зови меня Ириной.
Глядя на неё, трудно было поверить, что разменян только седьмой десяток. Ирина выглядела на все восемьдесят.
Повисла долгая пауза.
– Ты не англичанин, – нарушила молчание Ирина, – Маори, верно?
– Верно… – растерянно подтвердил Джим, – Откуда вы знаете?
– Я много чего знаю, – хозяйка подошла к печке и достала из
