усмехается Валерий и обнимает тряпичную Леру. По его телу теперь разливается нежность и нега, необъяснимое чувство, которое вызывала у него только одна женщина в мире. Рядом с ней хотелось быть сильным и защищать её от неведомых врагов. – Ладно, ты устала. Пойдём? – Валера целует платиновые волосы любимой.
– Нет, нет! Я в порядке. Я только от одиночества устаю, – торопливо протестует Лера. – Я ещё не видела, как ты за рулём смотришься. Мне кажется, высоковато. Как в грузовике.
– Совсем не так. Это же не «Хаммер» – чугунный утюг. Это аристократ. – Янович с любовью проводит рукой по рёбрам радиатора, по волшебным фарам. – Я уже покатался, мы уже прокатились с ним по Европе. Высоко, но чувствуешь себя за рулём легковой машины. Руль кручу одним пальцем. – Тут Валера просиял. – Смотри!
Мгновение – и хозяин уже оседлал зверя и хвалится без остановки через открытую дверь.
– Проклятые немцы – не оставили места для творчества! Безопасность и комфорт, видишь ли, им превыше всего! Зажрались, капиталисты проклятые. То ли дело родные «Жигули» и «Москвичи»! Машины – говно, но водителей-механиков воспитали первоклассных, как твой родитель. Да, были времена!
Доля секунды – и джип, присев на шипастых протекторах, дёрнулся вперёд, как буйный слон. По-рождественски, как колокольчики, звякнули банки на потолке. И только Янович будто оледенел и онемел. Вата набилась в уши, повисла на шее, окутала ноги.
Пока он рвёт на себе душное облако, Лера, придавленная джипом к стене гаража, хрипит и молотит сжатыми добела кулаками по чёрному лаку капота.
Он не слышит собственного крика, не чует ног, плечи обмякли и будто превратились в кисель. Где выход? Прежнюю силу сохранил только позвоночник и выручает хозяина, вывалившегося из кабины на пол. То хрустит, то зудит галоген в лампах. В его искусственном свете, как сапёр, ползёт Янович к опасной цели. Бетон царапает рёбра даже через шерсть.
Как приподнял джип, он не знает. Или не помнит. Несколько сантиметров свободы, и Лера заваливается на бок, головой в капюшоне касаясь крашеного бетона. Лицо белее белого, а глаза скрывает тень капюшона, как будто и не было их.
VII
Лера улыбнулась и решила уже махнуть рукой счастливому водителю, но глаза её выкатились, а кишки словно полезли наружу. Нижнюю часть тела напрочь отняло, будто не было вовсе, будто и не ходила она по земле. «Господи!» – кричала несчастная, но слышала собственный голос только в голове. «Господи!» – она хрипела и колотила по чёрному железу. «Боже мой…» – она наконец выдохнула и вдруг ощутила каждой клеточкой невесомую свободу.
Вот бы подпрыгнуть, и взлететь к потолку, и врезать ногой по этим звенящим гвоздями баночкам, и улететь куда-нибудь, где во тьме светятся сосны. Быстрее из этого жуткого места. Нет больше боли, нет холода. Она всегда хотела стать птицей.
– Доня! – слышит над самым ухом.
Лера
