боковое зрение уловило какое-то движение в кустах. Я чуть не заорала, но потом поняла, что это кошка. Короче, страха натерпелась порядочно. Зато когда, наконец, подошла к общаге, испытала некоторое облегчение. Никогда не думала, что обычная брежневская коробка может так услаждать взор. Не знаю, каким чудом, но она сохранилась в этом шизоидном мире в своем первозданном виде – родненький серый прямоугольный параллелепипед с пятью рядами окон. Сейчас он казался мне эталоном архитектурной изысканности и сдержанной красоты.
Судя по большому количеству темных окон, было уже довольно поздно. Интересно, сколько времени? Мой старенький Nokia уже пару недель как приказал долго жить, а новый телефон пока купить себе не удосужилась. В принципе, он мне особо и не нужен. Все мои друзья жили под боком, а после того, как дядя Леня пропал, надобность созваниваться с родными отпала сама собой по причине отсутствия оных.
Я потрогала свой пузатый рюкзачок, но доставать оттуда Прелесть не стала. Все равно она разряжена. Просто на меня успокаивающе действует сам факт ее присутствия. Вот и сейчас, нащупав ее каркас, приободрилась. Да, в конце концов, не так уж и важно – насколько далеко за полночь я заявлюсь. Скандала все равно не избежать. С этими мыслями я поднялась на бетонное крыльцо и торкнулась в дверь. Она оказалась предсказуемо запертой изнутри. Я нажала на звонок, сжала кулаки и расправила грудь, собираясь с духом.
Окна вспыхнули мягко желтым, послышались шаркающиеся шаги и родной сердитый голос вопросил:
– Чего надо?
Ох, как я обрадовалась! Мое временное помешательство закончилось. Мир стремительно приобретал привычные и родные очертания. И пусть я получу нагоняй. Пусть! Главное, я дома.
– Марь Иванна, это я, Кристина Мерлина из 315, – привычной скороговоркой заныла я. – Пробка такая жуткая, Марь Иванна. Опоздала я.
– Ты по жизни, Мерлина, в пробке, – непреклонно отчеканили мне в ответ.
– Ну, Марь Иванна, – еще горше застенала я. – На улице дождик. Хо-олодно.
Лязгнул замок, и дверь открылась. Я радостно нырнула в проем теплого желтоватого света и счастливо выдохнула. Все было, как всегда: с левой стороны – стойка, маленький телевизор и стеллаж с ячейками для ключей; с правой – просторный холл с домашними цветами в кадках и казенными стульями; впереди – желанный коридор и Мария Ивановна как несокрушимая преграда на пути в теплую постельку. Она стояла, широко расставив ноги и подперев руками бока, и очень неодобрительно взирала на меня. Впрочем, это ее обычное выражение лица. Иногда она выдавала такие фортели – мама не горюй. Очень пожилая дама умела внести оживление в наше скромное житие. Но при всем при этом у нее была ахиллесова пята, о которой она даже не подозревала. А мы знали и безжалостно этим пользовались. Секрет этот бережно передавался из поколения в поколение: Мария Ивановна больше всего на свете боялась понести ответственность за чрезмерную верность долгу. Что приедут бравые парни на воронке и вопросят так строго:
«А почему вы, Мария Ивановна Сергеева, довели до смерти комсомолку,
