особого интереса, Пелагея Ивановна была начисто лишена музыкального слуха, а Катрин, хотя и обладала весьма недурственным голосом, считала пение занятием скучным. Возможность найти единомышленника вознесла мальчика на вершину блаженства. Вся настороженность по отношению к новому учителю тут же исчезла.
– Да! Я согласен! – радостно воскликнул он.
– Филипп, мой мальчик, где твои манеры? – добродушно пожурил его отец, вероятно, весьма довольный, что вечером у него будет время предаться любимому занятию – изучению иностранных технических журналов. Тем более что работа над последним новшеством – очистным сооружением – отчего-то застопорилась. Землеройная машина уже несколько дней стояла возле раззявленной земли безмолвно и недвижимо, а Яков Ильич все что-то вымерял, да прикидывал, не решаясь продолжить работы.
– Ну как француз? – воскликнула Катрин, к неудовольствию седого кучера Антипа на ходу выскакивая из старого скрипучего экипажа, возившего их с маменькой за покупками. Филипп и Адель ждали ее возвращения на подъездной дорожке, спеша поделиться новостями, каждый – по собственной причине.
– Он пожилой и лысый! – с легким оттенком мстительного удовлетворения заявила Адель.
– У нас сегодня будет настоящий музыкальный вечер! – перебивая подружку, завопил Филипп.
Встретившись, девочки словно по команде взялись за руки – такая у них была привычка, казавшаяся мальчику очаровательной. Странная, нежная и яростная дружба-вражда этих двоих неизменно забавляла и умиляла его.
– Он правда так нехорош собою? – с подозрением спросила Катрин, обращаясь к Филиппу.
Тот пожал плечами:
– Кать, мужская красота – это не по моей части. Но учитель действительно примерно одних лет с батюшкой, невысокого роста, почти совсем без волос и каркает, точно ворон.
Катрин расстроенно примолкла, дав мальчику возможность выплеснуть свой восторг по поводу предстоящего вечернего события. Солнце меж тем стало клониться к закату, напоминая детям о том, что упомянутый вечер уже вот-вот наступит.
Расцепив руки, девочки дружно побежали вперед – Адель к флигелю, в котором поселили садовника, единственной кирпичной постройке в усадьбе, а Катрин – к барскому особняку, где жила вместе с маменькой.
Филипп обожал этот дом – бревенчатый, с мезонином, пятиаршинными окнами и просторным залом в два света. Каменный подклет возвышал строение над уютным двориком с фигурными клумбами роз и лилий, которые так любила его рано умершая матушка. Внутреннее убранство комнат иные сочли бы провинциальным и даже несуразным, но в силу замкнутости характера барина, после смерти супруги добровольно заточившего себя в загородном имении, гости в доме случались нечасто. Посему о несоответствии интерьера модным тенденциям мальчик даже не догадывался.
Пелагея Ивановна порой прозрачно намекала барину, что пора бы обновить обстановку,
