так осрамиться, чтобы позорное клеймо прилипло на всю оставшуюся жизнь. Кстати, заядлым выпивохам и гулякам никогда такого не говорят. Но больше всего поразило, как отнеслась к этому домашняя живность. На утро вышла к курам, а они врассыпную, кудахчут с осуждением, даже ни одного яйца не снесли! Корова к себе два дня не подпускала, даже не позволила по чубчику потрепать, кусалась и угрожающе переступала с ноги на ногу. Ульяна знала, что к корове лучше не подходить, если так себя ведёт, упросила соседку подоить, сама стояла в сторонке, мысленно просила прощения. Бурёнка испуганно косила чёрным глазом, словно хотела сказать: «Ты чего, рехнулась, хозяюшка? Себя забыла? Это мужик гулять может, а на тебе хозяйство. Нам что прикажешь делать, если с тобой беда случится? Уйди с глаз долой, предательница».
Ульяну этот случай так насторожил, что зареклась когда-либо ещё потакать чьим-то пьянкам. Да и опасно это: реально отравишься, с сердцем или почками плохо станет, и ведь никто не поможет. Только водки плеснут для верности. Да и зачем это? Что за общение, что за дружба такая, если только через пьянку? И вообще, она давно привыкла к одиночеству, хотя её семейная жизнь и закончилась только в прошлом году. Муж ею почти не интересовался, никакого внимания не уделял. Наверняка, очень удивился бы, что жене требуется внимание. Или гулял где-нибудь, или лежал пластом без признаков жизни. Но вдруг стало на неё наваливаться настолько острое ощущение одиночества, что Ульяна и комариному писку была рада.
Сразу после смерти мужа она пустила в дом молодую пару по договорённости с Администрацией городского поселения, к которому их деревня была приписана. А то живёт одна, как барыня, когда в стране беда с жильём. В деревне много пустых домов, но они быстро приходят в негодность, жить в них нельзя. Обычная изба без хозяина разрушается очень быстро, иногда одной зимы достаточно. А Ульяна за домиком следила, каждый год красила, даже обшивку менять сама научилась. Муж иногда помогал, но уж больно люто напивался после этого, на неделю в запой уходил, словно мстил, что работать заставили, как будто не для себя, а для врагов.
Деревня в какой-то момент перестала развиваться. У людей нет денег на строительство, поэтому многие до сих пор живут, как крестьяне пятнадцатого века, всей семьёй в одном доме. Ладно, если в доме или квартире, а то иногда в одной комнате. Непосвящённым во все тонкости быта кажется, что это народ такой ненормальный – сам не хочет хорошо жить! Никто не разъезжается, все толпятся на общей жилплощади, действуют друг другу на нервы, переругиваясь в очереди к туалету или прорываясь к умывальнику. У людей не просто денег нет на дополнительные метры жилой площади, но и самой жилплощади как таковой нет. Это серьёзная проблема многих российских городов, где вообще никакого строительства не велось за последние тридцать-сорок лет. Власти почему-то предпочитают эту проблему замалчивать, хотя она очевидна настолько, что о ней знают даже те, кому не положено. Например, чиновники от медицины или образования
