стороны, Макс… – они отвели штандартенфюрера в украшенную свастиками детскую. Марта показывала колыбель и пеленки. Генрих собирался отдать сына в одну из элитных школ, под покровительством фюрера. Таких учебных заведений существовало всего двенадцать, в каждом рейхсгау:
– Потом интернат гитлерюгенда, – гордо сказал Генрих, – в одном из орденских замков, и служба в СС, разумеется… – Макс вдыхал сладкий запах жасмина, от белой шеи невестки. Она достала крестильный наряд:
– Папа заказал одеяло и чепчик в Рудных горах, в Саксонии. Наше, арийское кружево… – Марта, ласково, смотрела на свастики, украшающие чепчик.
Макс увидел и резные, деревянные игрушки:
– Я тоже так хочу, – тоскливо понял он, – она дура, но она любит Генриха, всегда будет любить. Будет рожать его детей и тушить капусту, с ветчиной. Я тоже так хочу… – на вчерашний обед подали оленину. По словам невестки, сегодня повар обещал фазаний бульон, с гренками, и эльзасский шукрут. До звонка из канцелярии рейхсфюрера Макс поплавал в бассейне. Он велел дворецкому, к его возвращению, растопить хаммам. Отец отделал бани муранской плиткой:
– Посидим втроем, я, Отто и Генрих. Можно даже пива выпить. Надо сходить с ними куда-нибудь, мужской компанией, после рождения Адольфа… – прислушавшись, Макс позвал: «Гауптштурмфюрер!»
В канцелярии Моабита Максу передали документы группы русских военнопленных, женщин. Группу перевозили в Аушвиц, заключенные ждали в тюрьме стерилизации:
– Отто операциями займется… – он выбросил сигарету. В камере с Петром Арсеньевичем находился один из сообщников Харнака и Шульце-Бойзена. Мерзавцы молчали, и не похоже было, чтобы положение дел изменилось:
– Остается надеяться на мелкую сошку… – хмыкнул Макс, – Мюллер обрадуется, если к его возвращению мы еще кого-нибудь арестуем. Почему я должен делать работу Мюллера? У меня своих дел хватает. Но с распоряжениями рейхсфюрера не спорят… – Муха высунулся из камеры:
– Хайль Гитлер, он готов говорить. Он не коммунист, с теми сложнее… – Макс хохотнул:
– Вы можете прямо сейчас встретиться с коммунистами. То есть с комсомолками… – кровь забрызгала не только руки, но и лицо Мухи.
– Я продолжу допрос, – Макс кивнул, – спасибо за работу. Приведите себя в порядок, поднимайтесь наверх. Поговорите с военнопленными. Может быть, среди них есть полезные люди, для будущей армии свободной России… – операций женщинам пока не сделали:
– Если бы и сделали, какая разница, – зевнул Макс, – Отто прав, славян надо ограничивать в размножении. Даже славян с арийской кровью, как у Мухи. Надо ему подобрать хорошую жену, кстати. Может быть, из эмигрантов… – проводив глазами Петра Арсеньевича, Макс вернулся в камеру.
Комнаты для допросов, в Моабите, напомнили Петру камеры внутренней, подземной тюрьмы НКВД на Лубянке. Он посмотрел на беленый потолок:
– Только
