в дверь, шурша атласным сияющим шелком.
– Дмитрий, – квадратный блондин протянул Мещерскому руку. – Будем знакомы. Ну, видели нашу Майю?
– Ох да. Простите, а кто она?
– Подруга Марины. Вроде домоправительницы, как у Карлсона. Вообще она ее аккомпаниатор. Но сейчас уже не выступает. А так, за домом следит, за здоровьем Марины. А в основном они языками треплют, за жизнь, так сказать.
– Она вместе с Мариной Ивановной живет?
– Как видите.
– Давно?
– Лет пять, наверное. У нее муж умер, и Марина ее взяла к себе.
– Шумная женщина. Очень. Я даже струхнул немного. – Мещерский улыбнулся. Во взгляде его ясно читалось: «А ты сам-то кто такой здесь, крашеный? Кем доводишься мировому светилу? Родственник?»
Видимо, собеседник безмолвный вопрос понял, однако объясняться не стал.
– Вазу разбила. Сама потом себя казнить будет. – Он опустился на корточки и начал собирать осколки. Отпущенный на волю бультерьер подошел к Мещерскому и недоверчиво обнюхал его ноги. Потом с презрением отвернулся и запрыгнул на диван. Мещерский потоптался, а затем вернулся наверх: следовало привести себя в порядок.
Вымытый, выбритый, надушенный Кравченко деловито рылся в сумках. Достал свитер, новые джинсы, примерил.
– Все наряжаемся? – поддел его Мещерский. – Жаждешь впечатление произвести?
– А ты «Телохранитель» смотрел? – Кравченко с шумом задвинул зеркало-дверь шкафа-купе. – Звезды имеют привычку класть глаз на своих вышибал.
– Эх, Вадя, сдается мне, что вышибалы тут как раз люди лишние.
– Это почему?
Мещерский пожал плечами. Объяснять было бы долго и неинтересно: чувства его вдруг кардинально изменились. Еще вчера на той темной дороге, у убитого кем-то зверским способом пьянчужки, будущее вырисовывалось хоть и в неопределенных, но мрачно-романтических красках: наследство, беззащитная женщина, талант, музыка Верди, алчные родственники. А тут – утреннее солнце ли виновато, этот бультерьер-альбинос с нелепым именем Мандарин, или эта толстая скандалистка, конфликтующая с ящиком, – но вся романтика как-то враз улетучилась. Стало просто смешно и досадно: кинулись вы, Сергей Юрьевич, на защиту слабых, смущенный, а точнее, сбитый с панталыку бабкиными грезами и столь сиятельным именем «Марина Зверева». Дон Кихотом пожелали предстать перед великой женщиной, а тут бац! – с самого утра вам по ушам бабьими затычками хлопнули. И поделом. Подонкихотствуйте теперь с такими житейскими подробностями.
– Кормят тут, интересно, как? По часам или нет? – прервал его грустные думы Кравченко. – Жрать хочу, как мамонт. И ненавижу, когда по часам пичкают. Мое Чучело трапезует когда хочет, а хочет всегда. Ну и я привык. А тут церемониться придется. Кстати, Серж, пока ты дрых, я, между прочим, все окрестности здесь облазил. Дом классный и участочек ухоженный, они, видно, садовника сюда приглашали и архитектора
