и нею установились приятельские отношения. Женщина не была наивна и не могла не знать, откуда взялась эта соль и эти кальсоны. Но что она могла сделать? Защитить соседей от полицейского произвола было не в её власти, но и отказаться от нежданных даров она не могла – впереди зима, а у неё голодные дети. Она приняла их, тем самым став соучастницей произвола, ведь как ни крути, ей тоже кое-что перепало. И так было всюду. Люди жили одним желанием – перетерпеть, переждать войну.
Пётр был не в восторге от такой жизни, но, как и все, понимал, что может быть хуже, и приспособился. Обычно он вместе с напарником патрулировал улицы: проверял документы у подозрительных личностей и ловил нарушителей комендантского часа. Иногда его отправляли на реквизиции и задержание злостных уклонистов от трудовой повинности. Пётр находил успокоение в том, что не участвовал в гнусностях. Не брал лишнего, не издевался над задержанными, не доносил. Так и жил. Делал своё маленькое дело и надеялся на лучшее.
Пока однажды кто-то не вывесил на бывшей школе имени Ворошилова красный флаг.
Заметили его рано утром, седьмого ноября. Сначала разгоняли толпу зевак, потом искали лестницу, потом долго, как зачарованные, глядели на пылающий в пасмурном небе символ их родины. Лезть на крышу не решались: кто-то сказал, что флаг заминирован.
– Может, за минёрами послать?
Робкое предложение было высказано для ушей начальника полиции Соколовского, стоявшего тут же. Это был высокий крупный человек с взрывным характером и тяжёлыми кулаками. Лицо его багровело, глаза под набрякшими веками сверкали, но пока он молчал. Минёров в Красной Шахте не было, ждать их из Луганска пришлось бы полдня.
Пётр глядел на флаг с непонятным чувством. Сперва по незабытой ещё привычке в душе что-то встрепенулось, но потом ему стало неприятно смотреть, как глупо флаг полощется на ветру. Он казался неуместным здесь, чужеродным, как старый друг, который припёрся в дом, когда его давно перестали ждать. Удивляясь самому себе, Пётр вышел вперёд и спросил:
– Разрешите?
Соколовский коротко глянул и молча качнул головой, как делают бодливые коровы. Пётр двинулся к школе, двое полицейских с лестницей неохотно поплелись за ним.
– Наперёд осмотрись там, Петруха! – крикнул вслед напарник.
Поднявшись на второй этаж, они без труда нашли люк на крышу. Крышка была захлопнута; вместо замка в кольца кто-то продел верёвку и завязал её на несколько узлов.
Когда приладили лестницу, Пётр поднялся под потолок и взялся за верёвку.
– Ты смотри там, – сказали снизу. – А ну как рванёт.
– Не боись, – ответил Пётр. Во взрыв он почему-то не верил.
Аккуратно срезав ножом узлы, он приподнял крышку люка и, поскольку ничего не рвануло, осторожно её откинул. На чердаке было темно и пыльно. Место, где установили флаг, он заметил сразу – там была разобрана крыша и виднелась полоска утреннего света. Из дыры торчал конец древка, привязанный к стойке стропил, но ни мин, ни проводов поблизости не наблюдалось.
Когда он вылез на
