Воронов просто играл роль, но ведь Анна меня тоже уверяла, что мы неправы… – по словам Розы, она оставила Воронову шрам на правой щеке:
– Ударила его каблуком туфли… – она раздула красиво вырезанные ноздри, – а Монах… – ее голос, на мимолетную секунду задрожал, – Монах и ребята поезд с рельс пустили. Так я и бежала… – Федор вспомнил шум океана, соленый ветер, в Касабланке:
– Она тогда ко мне пришла, хотела… Правильно Мишель говорил, от нее молнии бьют, страшно рядом стоять. Монах совсем дурак, что ли? Не видит такого? Надо с ним поговорить, вот что… – решил Федор:
– Она-то к нему не явится, у нее все серьезно сейчас. Не так, как в Африке, со мной… – он видел тоску в темных, больших глазах девушки.
Роза замедлила ход виллиса:
– Толпа какая-то… – шоссе из Вервье последние несколько километров шло по лесу. Едва начались заснеженные сосны, как Роза улыбнулась:
– Здесь у Монаха снайперы сидели, на платформах… – девушка обругала себя:
– Не можешь и слова сказать, чтобы его не вспомнить. Роза любит Эмиля… Оставь, ты не подросток давно… – ей, все равно, хотелось послать Монаху записочку, как в школе:
– Или на танец его пригласить, хотя он не танцует… – кабачки, в Мон-Сен-Мартене, успели повесить рукописные объявления:
– Открытие на следующей неделе. Танцы, два бокала пива или сидра по цене одного… – судя по всему, крепкие напитки в Мон-Сен-Мартене так и не собирались подавать. Роза слышала, как местные девушки хихикали, обсуждая американских солдат, оставшихся в городке:
– Саперы, службы тыла, медики. Среди них и католики есть. Капеллан католический приезжает, будет в часовне служить. Церковь восстановят, непременно. Скоро венчания начнутся… – приезжал еще и военный раввин, но, по мнению Розы, кроме занятий с еврейскими детьми, ему здесь больше делать было нечего. Она затянула рычаг ручного тормоза. Над толпой женщин бился крик:
– Пожалуйста, я ни в чем не виновата, пожалуйста… – Роза, решительно, прошла к середине дороги. Мадемуазель Флоранс, в грязном, порванном пальто хорошей шерсти, с черно-бурой лисой, стояла на коленях, вытирая испачканное лицо. Рядом валялись два саквояжа, сапожки девушки слетели, чулки измазала дорожная глина. Задувал прохладный, сырой ветерок. Какая-то женщина, рядом с Розой, крикнула:
– Вот и ножницы, с бритвой! Держите ее крепче… – Розе, сзади на плечо, положили руку:
– Шахтеры сказали, ее в лесу нашли… – хмуро шепнул Теодор, – она уйти пыталась. В саквояжах одних золотых часов сорок штук. Кольца, браслеты, ожерелья… – он сплюнул себе под ноги:
– Я ее пальто шила, – вспомнила Роза, – и костюм на ней тоже моей руки… – мадемуазель Флоранс завизжала, мотая головой: «Нет, нет, не надо!».
– Подстилка! – две женщины, крепко, держали ее за плечи, третья щелкала ножницами:
– Ты
