отрастать начали… – поняла Роза, – они у него вьются. Седина, конечно, видна, но у кого сейчас седины нет. Хотя у меня нет… – Маргарита, восторженно, сказала:
– Дядя Эмиль вам розы принес, тетя Роза, а ведь сейчас зима… – Монах хромал к бараку. Полуденное солнце играло в стеклышках пенсне, на темно-красных, пышных лепестках букета.
– Это на новоселье, милая… – у Розы задрожали пальцы, она побледнела, – на новоселье… – Гамен залаял, дверь хлопнула. До нее донесся голос девочки:
– Мы погуляем, тетя Роза. Надо пользоваться каникулами, скоро школа начнется… – Маргарита хихикнула, по коридору простучали ее ботинки.
– На новоселье, – Роза вцепилась в обструганный подоконник, пытаясь удержаться на ногах, – просто на новоселье… – услышав стук, она едва смогла отозваться: «Открыто!».
Монах так привык видеть Портниху в трофейных, теплых немецких штанах и солдатской куртке вермахта, что сначала даже не понял, что надето на девушке. Эмиль, зачем-то, схватился за косяк двери, удерживая одной рукой розы. От багрово-красных лепестков веяло свежестью и морозом. Хозяин цветочного магазина в Льеже, аккуратно запаковав букет, отказался брать деньги:
– Оставьте, – удивился старик, – что вы, месье Монах… – он рассмеялся:
– Не помните меня. Неудивительно, три года прошло… – Эмиль вспомнил. Обведя глазами полки с цветочными горшками, он откашлялся:
– Давно вы вернулись… – пожилой человек и его жена, евреи, сначала, с помощью партизан, скрывались на провинциальной ферме, а потом их переправили в один из монастырей. Пахло теплой землей, цветами, старик ловко завязал ленточку на пакете:
– На той неделе, месье Эмиль. И сразу с магазина замки снял. Немцы здесь все разорили, но мы заведение в порядок приведем. Скоро война закончится, люди вспомнят про цветы… – он передал Гольдбергу букет: «Товарищу, наверное, отнести хотите?».
– Товарищу… – Эмиль смотрел на безукоризненные ноги, в нейлоновых чулках, на короткую, едва по колено, твидовую юбку, цвета спелых ягод, на изящный жакет и блузку пурпурного шелка:
– Товарищу, по оружию. То есть ей, Розе… – темные, тяжелые волосы падали на стройные плечи. Она часто дышала, держась одной рукой за подоконник:
– Она этот костюм в Брюсселе носила, когда де Сели-Лоншан покойный над городом пролетел. Я тогда на нее накричал… – Гольдберг испугался:
– А если она на меня обиделась? Я часто ей выговоры делал, напоминал, что надо скромнее одеваться. Костюм она в чемодане возила, когда в подполье ушла. И сейчас надела, как будто меня ждала. Но зачем я ей… – Эмиль вдруг показался себе смешным:
– На четвертом десятке цветы принес. Как будто она раньше цветов не получала, от мужа, от поклонников. Кто я такой, простой врач… Она не останется в Мон-Сен-Мартене, в нашей глуши… – от нее пахло сладкими, терпкими пряностями. Нейлон блестел на тонких щиколотках, в туфлях пурпурной
