Люди всегда ошибочно принимают то, что приятно выглядит, за то, что приятно в обращении.
ты умоляешь меня трахнуть твою тугую мандёшку, но ты это еще не заслужила
Ей не нравились однородные фактуры – они не в природе вещей. Не нравились коврики в комнатах. Хорошая архитектура – это когда ты будто находишься в пещере с видом на горизонт. Ей не нравились высокие потолки. И еще избыток стекла. Задача окна – пропускать внутрь свет, а не обрамлять вид. Потолок должен располагаться так, чтобы самому высокому из обитателей дома лишь чуть-чуть не хватало роста дотянуться до него кончиками пальцев, встав на цыпочки. Джулии не нравились продуманно расставленные безделушки – предметам место там, где им не место. Одиннадцать футов – слишком высоко для потолка. Под таким чувствуешь себя потерянным, брошенным. Десять футов – слишком высоко. Ей казалось, что ни до чего не дотянуться. Девять футов слишком высоко. Тому, что вызывает приятные чувства, – надежному, удобному, сконструированному для жизни, – всегда можно придать и приятный вид. Джулия не любила встроенные светильники и лампы с настенным выключателем – отсюда бра, люстры и усилие. Ей не нравились потайные удобства: холодильники в стене, шкафчики за зеркалом, телевизоры, убирающиеся за комод.
ты еще не захотела этого как надо
хочу видеть, как ты сочишься прямо на очко
Каждый архитектор фантазирует, как будет строить собственный дом, и так же каждая женщина. Сколько себя помнила, Джулия втайне волновалась, проходя мимо небольшой автостоянки или незастроенного участка земли: потенциал! Для чего? Построить что-нибудь прекрасное? Умное? Новое? Или просто дом, где будешь чувствовать себя дома? Радости она делила, они принадлежали не только ей, но нервный трепет она оставляла для себя.
Ей никогда не хотелось стать архитектором, но всегда хотелось построить себе дом. Она избавлялась от кукол, чтобы освободить коробки, в которых они пребывали. Целое лето она провела, расставляя мебель у себя под кроватью. В ее комнате все поверхности были увешаны одеждой, потому что использовать шкафы – это убить их. И лишь только когда начала проектировать дома для себя лично – все на бумаге, и каждый предмет становился источником и гордости, и стыда, – она и начала понимать, что значит «она сама».
«Это так здорово», – сказал Джейкоб, когда она показала ему план этажа. Джулия никогда не показывала ему свою работу, если только он не просил об этом. Никаких тайн, но каждый показ как будто оставлял чувство униженности. Джейкоб ни разу не выразил достаточного воодушевления, или оно было каким-то не таким. А когда он все-таки воодушевлялся, то было это словно подарок со слишком пышным бантом. (Это его «так» убило все.) Джейкоб будто протоколировал свое воодушевление на будущее – чтобы предъявить в следующий раз, когда Джулия скажет, что он никогда не воодушевляется ее работой. А еще Джулию унижало, что ей требовалось воодушевление Джейкоба, даже хотелось этого воодушевления.
А что же в этой потребности и желании нездорового?
