на свежем воздухе: групповых турпоходов с ночевкой, одиночных пеших походов, длинных пробежек, работы пчелками – иначе говоря, снова каторжного труда, и времени (краткого) для занятий живописью и музыкой.
Скучаю по вас безумно.
20
Хоть нам и не полагается оставаться наедине, это запросто можно устроить, и проще всего это сделать – когда наступает официальное время пробежки после уроков (перед ужином). Бегать можно по двое, а заниматься ходьбой – по трое. Потому что ходьба предполагает, что уходишь ты дальше от лагеря. Логика на случай худшего сценария из возможных такова: один получает травму, второй остается с ним, третий бежит за подмогой. Но все это понадобится, только если случилось еще одно самое худшее – потерялся или сломался спутниковый телефон.
Для того чтобы побыть наедине, нужны напарники, готовые ненадолго исчезнуть. Со мной Холли, она крепко хлопает меня по спине между лопатками. На нынешней стадии моих отношений она взяла на себя роль мамаши. Решительная – это еще мягко сказано, и она наверняка потом потребует подробностей.
Холли назначила время и место, и точно: он здесь, ждет меня.
Шагая к нему, я чувствую себя глупо и неловко, и все еще несу на себе свое симпатичное «я», как рубашку, которая не подходит мне по размеру. Нет, скорее просто не существует. Вот именно: так что самой себе я кажусь голой и беззащитной. Мы пробыли здесь уже целую неделю, а он что-то не горел желанием увидеться со мной наедине. А он – само спокойствие. Протягивает руку и с ходу целует меня в щеку. Явный признак – чего? Чувств? Близких отношений?
– Не знаю, что наговорила Холли…
– Кучу всякого-разного, – перебивает он. – Но я запомнил только важное – время и место.
– Потому что… надеюсь, ты понимаешь… я не хотела, чтобы она все это устроила.
Я так старательно готовилась, а теперь, хоть убей, не помню, что хотела сказать. И звучит все так фальшиво, напыщенно, как будто старушка говорит или училка. Ну кто так выражается – «надеюсь, ты понимаешь»?
– Но… ты же здесь, – Бен улыбается: подловил. – Только затем, чтобы сказать, что я тебе не нравлюсь?
– Нет, – произношу я.
– Значит, нравлюсь?
– Вообще-то я не настолько хорошо тебя знаю… – а вот это ложь во спасение, цель которой – выглядеть нормальным человеком, а не чокнутой сталкершей, потому что на самом деле я знаю его так хорошо, как только можно знать человека, чтобы он об этом не подозревал.
Он пожимает плечами.
– А я тебя знаю – хотя бы по урокам. И слышал твое мнение о… всяких вещах.
– Понятно.
Спорим, он ни одной из них не вспомнит?
– И ты слышала мое.
А вот я могу цитировать его практически дословно. И моя одержимость Беном тут почти ни при чем: просто я хорошо помню, что говорят другие.
Но знать, какого он был мнения о «Ромео и Джульетте» в прошлом году, или об изменении климата, или о том, как талантливо он выкручивается, опаздывая на урок после тренировки по гребле,
