для того, чтобы хоть ненадолго спрятаться от мира – будь ты мужчина или женщина, богач или бедняк. И стать тем, кем на самом деле не являешься, жить той жизнью, о которой мечтаешь.
Театры в Венеции были разрешены только во время карнавалов. Я же никогда не была ни в опере, ни на балете. А сейчас Пьетрантонио пригласил меня пойти с ним. У нас была тайна: в театре Сан-Самуэль нас встретит Джакомо.
Нашу доверчивую маму, как всегда, можно было обвести вокруг пальца.
– А какую оперу дают? – поинтересовалась она. Мы стояли на кухне, она предложила моему брату теплый пирожок с корицей, завернув его в льняную салфетку.
– «Мир вверх тормашками, или Женщины правят»[10], – ответил он. Выхватил пирожок у мамы из рук и, сунув себе в рот, засмеялся, пока не подавился крошками. Наверное, он думал как раз о том, что у самой мамы в голове все вверх тормашками.
Мама любила брата больше, чем он того заслуживал.
Джульетта пришла к нам в гости в день представления, чтобы одолжить мне платье. Она была чуть полнее, чем я, но эту проблему легко было решить, затянув платье потуже. И она знала, что мне всегда нравилось это платье. Шелковое, цвета полыни, расшитое золотыми стрекозами. Золотая нить спускалась петлями, словно изображая насекомых в полете.
– Мне не стоило бы помогать тебе выглядеть сегодня настоящей красавицей, – сказала она, когда закончила затягивать корсет. Платье все еще источало ее сладкий запах – как цвет апельсинового дерева.
Она достала из кармана миниатюрную шкатулку для драгоценностей.
– Закрой глаза и протяни руку. – Она вложила мне в ладонь какую-то безделушку.
Я открыла глаза. Там лежало шесть стрекоз – заколки для волос под платье.
– Ой! Какая красота! – воскликнула я. – Украсишь ими прическу?
Джульетта жестом велела мне сесть перед зеркалом. Она украсила стрекозами – светло-розовыми, желтыми и зелеными – мою прическу. И они засияли у меня в волосах. Я ощущала ее нежность, искреннюю любовь ко мне.
– Ты уверена, что Пьетрантонио не бросит тебя там среди ночи? – спросила она. – Не выпускай его из виду.
– Не волнуйся! Не выпущу! – заверила я.
Мы обе играли в игру, и обе об этом прекрасно знали. Мы понимали, что Пьетрантонио не из тех братьев, которые будут беречь чью-то репутацию.
– Будь осторожна, cara[11], – сказала она, осматривая меня в зеркале.
Я встала и обняла ее.
– Что я сказала тебе? – спросила я, беря ее за обе руки.
– Что с тобой все будет отлично?
– Вот именно!
Она встревоженно взглянула на меня и сжимала мои руки, пока я наконец-то их не отпустила.
Около полуночи мы с Пьетрантонио вышли из дома и отправились в плавание по Большому каналу. Я надела в каюте гондолы простую черную кожаную маску. Пара стеклянных стрекоз упала с моих
«Мир вверх тормашками, или Женщины правят» (1750) – опера-буффа итальянского композитора Бальдассаре Галуппи.
Милая, дорогая (
