все это вместе в каждом человеке – голландский рок и бездны темень. В каждом. – Голос незнакомца отдавал досадой. – А вы, Александр Иванович, в долгах прижимисты, не очень-то хотите отдавать.
Куприн кашлянул и бросил лукавый взгляд на друга:
– А что? Замечено удачно, – и рябь улыбки скользнулаа по лицу. – Полегче надо жить, милейший, проще.
– И все-таки, кто вы?! – автор «Бегущей» помнил свой вопрос.
– Я? Человек. Ведь вы собрались поискать такого? И чемпион. По шквалу на страницах. Ведь книга – верх капеллы, если в переводе. А главы…
Куприн оборвал его хохотом и, согнувшись, даже схватился за живот:
– Чемпион?! А слабо за истопника?! Есть кочегарка, где такие «главы» не успевают подвозить!
Грин искоса глянул на него и перевел взгляд на зажатые в руке листы:
– Человек? Он в них, надеюсь?
Попытка перекинуть мостик удалась.
– Здесь отблески, оттенки, господин романтик, – рука с листами поднялась к груди. – Но и… ключи к ответам.
Трогательность тона подкупала.
– Что ж, хоть не на поясе у вас, милейший, – Грин примирительно кивнул и повернулся к другу: – Короче, пишущий. Из тех… ломающих, угластых.
– Еще и требую!.. пугаю!
– Значит… ключи к ответам? – Куприна ответ только раззадорил. – В моих заметках их, выходит, не нашли? И у Толстого просмотрели? Браво! – глаза смотрели плутовски. – Снимаю! – белые поля шляпы легли на грудь, тулья, словно колокол, закрыла сердце. – Тук, тук, тук, – произнес он, отталкивая в ритм шляпу рукой. – Что в нем? Там, в сердце? А? Какой подходит ключик? Откройте, он с какой страницы?
– Тук-тук, Александр Иванович – у вас, и… скажем, у Антон Палыча. А у меня бом, бом… – незнакомец грустно улыбнулся. – А вот у друга вашего, как и у Толстого – только стонет. Последний больше всех раздал долгов.
– Даже так? – играл словами «белый костюм». Ответ уколол.
– Ваш покорный слуга, не только пишущий, как заметили, – гость обратился к соседу. – Он просто замечательный.
Друзья переглянулись.
– Я ж говорю, наглец! – Куприн кивнул.
– И вы – причина этих замечаний… в огромном перечне других в тех дневниках оттенков, – страницы снова колыхнулись. – Оттенков боя внутренних часов, что спали и… однажды вдруг проснулись. Нам время указав, другое – низвержений! Открыли!
– Ну-ка, ну-ка, батенька… – Куприн уже играл растерянностью. – Кому? И что?
– Как некая «бегущая по волнам» смотрит не в ту сторону. А подпоручики еще и заблудились. Виновно – намеренье авторов. Но коли уж «бегущая» не щит и не опора, что говорить о шествующих по земной тверди уже нынче, где каждый рвется время обольстить. Где выставки и сцены аж скрипят. Где попрана мораль, в безумстве «самовыражения». А книги маскируют самомнение. Иные вовсе лгут и держат на крючке порока жертвы. Намеренно, доходно и
