его по щеке.
Густой туман застлал перед ним свет. С минуту он ничего не видел перед собой, кроме бледного лица Джеммы, на котором было написано отчаяние, и ее руки – она вытирала ее о полу своего платья. Затем в его глазах прояснилось… Он осмотрелся и увидел, что он один.
Глава VII
Было совсем темно, когда Артур позвонил у наружной двери большого дома Виа-Борра. Он помнил, что скитался по улицам, но совершенно не мог припомнить, где, почему и как долго. Артур поднялся по лестнице. В первом этаже он столкнулся с Джиббонсом, который спускался ему навстречу с выражением надменного порицания на лице. Артур сделал попытку проскользнуть мимо него, пробормотав обычное «добрый вечер». Но трудно было миновать Джиббонса, когда Джиббонс того не хотел.
– Господ нет дома, сэр, – сказал он, окидывая пренебрежительным взглядом грязное платье и всклокоченные волосы Артура. – Они все ушли в гости и раньше двенадцати не возвратятся.
Артур посмотрел на часы. Было только десять. Да! Времени у него больше чем достаточно.
– Миссис Бертон приказала мне спросить, не хотите ли вы ужинать, сэр, и передать вам, что она надеется застать вас еще не спящим. Она хотела сегодня же переговорить с вами о чем-то важном.
– Благодарю вас, Джиббонс. Я не буду ужинать, а миссис Бертон передайте, что я не лягу спать до ее возвращения.
Он прошел в свою комнату. В ней все оставалось на прежних местах со дня его ареста. Портрет Монтанелли лежал на столе, где он его положил, а распятие, как и раньше, стояло в алькове. Он на минуту остановился на пороге, прислушиваясь, будто хотел убедиться, что никто не помешает. Сделав несколько осторожных шагов, он вошел в комнату и запер за собой дверь.
Итак, всему конец. Не о чем было много раздумывать. Только бы отделаться от ненужного и неприятного сознания и… кончено. А все-таки – как это глупо, бесцельно.
У него не было определенного решения лишить себя жизни. Он даже не особенно думал об этом, но такой конец казался ему неизбежным. У него не было и ясного представления о том, как именно он покончит с собой. Все сводилось к тому, чтобы проделать это быстро – порешить с собой и забыться. Под руками у него не было никакого оружия, даже перочинного ножа не оказалось. Но это не имело значения: достаточно полотенца или простыни, разорванной на куски.
Как раз над окном торчал большой гвоздь. «Это хорошо», – мелькнуло у него в голове. Но гвоздь должен быть достаточно крепок, чтобы выдержать тяжесть тела. Артур взобрался на стул и попробовал: гвоздь оказался надежным. Он тогда слез со стула, достал из ящика молоток, ударил им несколько раз по гвоздю и собирался уже стащить с постели простыню, как вдруг вспомнил, что не прочел молитвы.
Он вошел в альков и опустился на колени перед распятием. «Отче всемогущий и милостивый», – произнес он громко и остановился, не прибавив больше ни слова. Жизнь казалась ему теперь такой беспросветной, что в ней не оставалось ничего, о чем бы стоило молиться.
Артур поднялся и по старой привычке осенил себя крестным знамением. Потом подошел к столу и увидел адресованное
