пояснила она, снова обращаясь к Гисли. – Вечно готовится к прошедшей войне. Всё думает, что мы растим только чемпионов для Ландсмоута. А у нас же половина покупателей кто? Европейские девочки с измученными родителями. Они тёльт от рыси отличить не могут. Что им вислое брюхо? Им только и надо, чтоб маленькая и хорошенькая. Чтобы грива во все стороны. Увидят нашу Фрею – и хлоп в обморок от умиления: «Оооо, she’s so cute! Soooo cute! Мама, папа, я хочу такую!»
Гисли засмеялся, вежливо и невесело. Он был берейтором старой закваски. Когда брался за новую лошадь, всегда представлял себе, что готовит нового чемпиона для Ландсмоута. Солнце, флаги, толпа народу, лучшие кони Исландии – и вдруг выступает такой красавец, что все ахают. «Кто ж это выездил такого молодца?» «Гисли Бьорнссон, кто ж ещё?»
Несколько секунд Катла не могла найти слов.
«Продать Фрею чёрт знает кому?! – выдохнула она наконец. – Какой-нибудь избалованной шведской дуре? Ну мама, ну что ты вообще несёшь? Это же моя лошадь!»
Мама перестала улыбаться.
«И что, ты её в августе с собой возьмёшь? Когда в Рейкьявик учиться поедешь? В сумку запихнёшь, вместе с телескопом? Я гляжу, за избалованными дурами в Швецию ездить не надо…»
Катла посмотрела на мать с юношеской яростью, но промолчала. Парировать было нечем. Катла знала, что мать права.
«Ну, хватит ребячиться, – сказала мать, осторожно взяв её за локоть. – Ты же прекрасно всё понимаешь. Уроками езды по выходным ты на свой Беркли не заработаешь. Чтобы платить такие деньги, нужно продавать лошадей».
«Я получу стипендию, – привычно буркнула Катла, сама не зная зачем. – Через три года я получу стипендию».
«Обязательно получишь, – мать три раза примирительно сжала её локоть. – Ты у нас умница. Гисли, ты бы видел, какие она книжки читает. Я даже из названий половину не понимаю».
Гисли ухмыльнулся, вежливо и кисло. Он тоже любил умные книжки. Сидел над ними всё снежное время года. Тридцать лет назад мечтал учиться в Нью-Йорке. Но у его родителей не было табунов. У них не было даже общего дома. Отец ловил рыбу в Сейдисфьордюре, мать перебирала рыбу в Дальвике.
«Метр пятнадцать – это не конец света, – сказал Гисли. – Я Фрею помню. Крепкая лошадка. Поработаем с ней чуть-чуть – и хоть на Ландсмоут, хоть в Швецию».
Огромные карлики становились огромней
– На исходе лета, когда северный ветер уже хлестался холодным дождём, Катла уехала в Рейкьявик.
Накануне отъезда она пришла попрощаться с Фреей.
Гисли поработал на совесть. Сама Катла ни разу не седлала Фрею, но Андри, её двоюродный брат, объездил на рыжей лошадке все окрестности, и вечно нервная тетя Тинна ни капли не переживала за сына – так бережно Фрея таскала на себе девятилетнего мальчишку в громоздком шлеме.
Конечно, в движениях рыжей коротышки было мало изящества. Любой ценитель аллюра
