мертвого годовалого ребенка. Лицо ее было красно от слез.
– Яношка мой… – промолвила она и зарыдала.
– Мы похороним его, – сказал священник.
Гергё надел шапку, поднял крест и пошел впереди.
– Спрятала я его, – рассказывала женщина плача, – спрятала с испугу в яму для пшеницы, сунула в подушки. Тогда как раз убивали Янчи по соседству. Я подумала – заплачет мой сыночек, и меня найдут. Схоронилась за курятником. Но меня нашли, погнались за мной, и я убежала. Хотела вернуться к ночи, да мы повстречали других басурман. Они обшарили все камыши. Бог его знает, кого увели, кого убили… Когда я вернулась, Яношку своего нашла уже мертвым. О Боже, Боже! За что ты отнял у меня сына?
– Не спрашивай Бога, – строго сказал священник. – Господь знает, что творит, а ты не знаешь.
– Да зачем же он народился, коли пришлось ему помереть такой смертью!
– Мы не ведаем, для чего родимся, и не ведаем, зачем помираем. Не говори больше о Боге.
Он выкопал могилку. Гергё подсоблял ему, роя землю мотыгой.
Мать сняла с себя фартук, завернула в него ребенка и положила в могилу.
– Подождите… – говорила она, задыхаясь от рыданий, – погодите немного…
Она нарвала цветов, травы и, осыпая ими свое мертвое дитя, плакала и причитала:
– Ой, зачем должна я предать тебя землице? Не обнимешь ты меня больше рученьками своими… Никогда не скажешь мне: маменька родимая… Ой, увяли алые розочки на щечках твоих! Ой, не поглажу я больше белокурые твои волосики!.. – И она обернулась к священнику: – А глазки-то какие красивые были у него! Черные глазенки! И смотрел-то он на меня ласково как… Ой, душенька моя, не взглянешь ты больше на меня глазками своими!..
Священник забросал могилу землей, насыпал холмик и выровнял его лопатой. Потом сорвал на краю кладбища ветку бузины, похожую на крест, и воткнул ее в холмик в изголовье.
– Ой Господи, и зачем ты отнял у меня дитя родное! – причитала мать. – Зачем только тебе он понадобился!
И она упала на могильный холм.
– Затем, что Бог лучше доглядит за ним, чем ты, – сказал священник почти с досадой.
Он стряхнул с мотыги прилипшую землю, перекинул ее через плечо и заговорил уже мягче:
– Иные уходят на небо раньше и ждут тех, у кого есть еще дела на земле. Иногда ребенок уходит раньше, иногда родители. Но Творец определяет так, чтоб каждого улетающего в надзвездный мир кто-нибудь да поджидал там. Пойдем!
Но мать осталась у могилки.
На другой день они сели на коней и направились к югу, в Сигетвар.
Стоял теплый безоблачный день. В разоренных селах повсюду хоронили мертвых и крыли соломой хижины. В иных селениях так же, как и в деревне отца Габора, бродили только двое-трое стариков и старух. Весь народ угнали турки.
Когда доехали до сигетварских камышей, священник поднял голову и сказал:
– Сам хозяин дома.
Гергё
