паузу.
– Это прекрасно. Мне требуется немного собраться… Чтобы не сглазить… Вот так. Теперь можно. Люди в большинстве своем вампиры, крадут чужую силу. Поэтому они так ценят художников, ведь те ничего не приберегают для себя, все без остатка отдают любому, кто пожелает взять. Творение художника – самая легкая и сладкая пожива. Приходится учиться ограничивать себя в обжорстве. Хотя бы для того, чтобы не пресекалось творчество. Но не только. Мне страшно думать, что я питаюсь чьими-то живыми соками…
– Я тоже вампир, – сказал Несговоров. – Последние два дня я жил только вашим спектаклем. На свете нет другой актрисы, которая может дать столько, сколько вы… За один миг, одним жестом!..
Несговоров зажмурился, стыдясь подступивших слез и пытаясь вогнать их назад. Настоящая, живая Маранта стояла совсем близко, придя к нему сама, а он, то ли не веря счастью, то ли не зная, что с ним делать, все переживал свои мечты о ней.
– Я взял тогда все, что смог, – признался он. – И опять возьму, если повезет. У меня не хватит сил отказаться.
– Березы начинают опадать снизу, – сказала Маранта, чересчур старательно разглядывая деревце на полотне. Щеки ее порозовели. – К концу осени остаются только мелкие листочки на макушке. Легкое, плавно возносящееся пламя…
– Вы любите огонь?
– Я не люблю огонь. – Она перевела на него серьезные иссиня-черные глаза. – С огнем у меня связаны тяжелые воспоминания. Он убивает. Но это, к сожалению, единственная достойная форма жизни.
– Вашей жизни, – уточнил Несговоров. – Я понял это, когда увидел, как вы протянули руки к оружию.
– Жизни вообще, – возразила Маранта. – Не прозябания, не выживания, а жизни. Дело не в оружии, мне совсем не хочется из него палить…
– Но существует тот предел, за которым это становится неизбежным? Именно так я понял вас на сцене. Предел отчаяния, унижения и…
– Страха, наверное? За оружие берутся от страха. И всегда найдутся доброхоты, готовые протянуть вам ружье.
– Значит, достойнее склонить голову и отдаться на милость победителя?
– Смотря кто этот победитель, – загадочно сказала Маранта. – В любом случае есть крайняя возможность – распорядиться собственной жизнью.
– Что же остается для пламени? Может быть, возмездие?
– Возмездие? – задумчиво переспросила Маранта. Опустив глаза, покачала головой как будто в недоумении. – Я этого не понимаю…
– Во всем виноват Марат Козлов, – нескладно пошутил Несговоров, пытаясь хоть как-то вывести беседу из темного тупика. Ему казалось, что Маранта говорит на особом языке, который он еще не освоил или освоил не вполне. Это были не столько речь, сколько выражение глаз, лица, рук, всего тела, значимость позы и напряжение отдельных мускулов, даже поток излучаемого кожей тепла. За всем этим открывалась бездна не выразимых никакой речью состояний. Несговоров не привык
