слова? Как признание в содеянном?
Следователь ждал, а Соловейчик не спешил с ответом. Он, понурившись, сидел и теребил пальцами бахрому скатерти. После непродолжительной паузы он поднял глаза на сидевших перед ним милиционеров, обреченно вздохнул и махнул рукой.
– А… выхода нет! Только… прошу учесть, что даю показания добровольно, без принуждения с вашей стороны.
Подполковник Малышев возразил:
– Напоминаю: не вы к нам, а мы к вам пришли.
– Это верно.
Следователь спросил:
– Вы похитили из магазина два тюка костюмной ткани типа «Бостон». Мы нашли в результате обыска только один. Где другой тюк?
– О, да вы прекрасно информированы.
Майор Кадочников, ни на минуту не спускавший глаз с лица Соловейчика, ухмыльнулся.
– Служба, гражданин, служба.
– Это верно: служба – дни и ночи.
– Комплимент? Или…
– Без всяких «или», товарищ майор.
К сидевшим за столом подошел старшина Плотник и, обращаясь к старшему по званию, то есть к подполковнику Малышеву, тихонько сказал:
– Осмотр комнаты закончен.
– Хорошо, – Малышев повернулся к Соловейчику. – Итак, гражданин, вы не ответили на вопрос следователя.
Соловейчик, судя по всему, решился.
– Я отвечу не только на означенный вопрос, но и расскажу все остальное. Я, надеюсь, могу рассчитывать, что чистосердечное признание наш суд учтет? – он с надеждой посмотрел на следователя.
Следователь ответил:
– Скорее, да, чем нет.
И Соловейчик во всех подробностях рассказал о краже. Он рассказывал так быстро, что следователь едва успевал записывать. Кадочников и Малышев, слушая, отмечали про себя, что показания точь-в-точь совпадают с информацией осведомителя уголовки. Даже в деталях. О таком обычно приходится лишь мечтать.
– Гражданин Соловейчик, – обратился вновь к нему следователь, – судя по характеру признательных показаний, вы искренне раскаиваетесь в содеянном.
– Я действительно раскаиваюсь и… стыжусь… Войну прошел, трудился, а тут… Нечистая сила под локоть толкнула… Не знаю, как это мог сделать… Вы можете не верить, но я ждал вас. Я чувствовал, что вы за мной придете. Ночами не спал: от каждого стука вздрагивал… Думал, чтобы пойти к вам, но… боязно… Так и не решился.
– И зря, – сочувственно заметил следователь. – Ситуация могла быть иной.
– Увы, – Соловейчик развел руки, – что теперь говорить… Опоздал я.
В отличие от Александровича, сочувствующего Соловейчику, Малышев и Кадочников продолжали относиться с недоверием к показаниям: слишком уж все просто и ясно. Кто перед ними: заблудшая овца или матерый волк? И то, и другое – не исключается. Но, объективности ради, следует признать, что все говорит в пользу первого, а вот в пользу второго ничто не указывает.
– Скажите,
