отступил. Я не вдруг понял, что мне говорят и кто мне говорит. Наконец рассудок вернулся и я принялся за дело.
Тотчас же я отрядил двух из моих людей в ближайший пункт за подкреплением; но не успели они выйти из ложемента, как подкрепление явилось.
Шинель моя была пробита в пяти местах; на ноге царапина и лёгкая контузия.
Я счастливо отделался и счастливо добрался до нашего бастиона. Там ещё не спали и все ждали, чем кончится ночная возня. Все набросились на меня с расспросами. Но я едва двигался. В горле у меня пересохло. Я спросил вина, выпил залпом чуть не бутылку какой-то бурды и завалился спать.
На другой день помню как теперь, день был ясный, жаркий. Французы лениво перестреливались с нами. Я проснулся поздно и выглянул из своей конурки на свет Божий. Все наши бастионные над чем-то возились, громко говорили и хохотали.
– На стол-то подсыпь, на стол! – говорил Сафонский и Туторин чего-то подсыпал на стол, чего, я не мог разобрать.
Я был весь как разбитый, еле двигался и еле смотрел. Все блестело на солнце и целые стаи мух носились, перелетали с места на место.
Он насели на стол, покрыли его точно черной скатертью.
– Пали! – закричал Сафонский и Туторин быстро поднес зажженную спичку к столу. В одно мгновение вся столешница вспыхнула и густой клуб беловатого дыма медленно поднялся над столом и исчез в воздухе.
– Важно! Ха! ха! ха!.. Вот так камуфлет!
Весь стол был покрыт мёртвыми мухами. Множество их повалилось вокруг стола. Некоторые были ещё живы, прыгали, жужжали, другие бойко бежали прочь от стола. Матросики давили их, тяжело пристукивая сапогами и приговаривали:
– Погоди! Куда спешишь? Поспеешь! Хранцузска надоедалка!
В это время, откуда ни возьмись, шальная граната прилетела прямо на стол и почти в то же мгновение с сухим треском разорвалась, разбрасывая во все стороны осколки.
Все отскочили и попадали на землю, точно мухи. Одному матросу осколок прилетел в грудь и убил наповал. Двух тяжело ранило, а Сафонскому два пальца словно отрезало.
Этот удар вдруг вызвал в моей памяти сцену вчерашней ночи. Шальной выстрел, убитый князь и она, её дикий хохот так ясно зазвучал в ушах и слился со стонами раненых.
Кровь прилила к сердцу. Точно тяжелый кошмар надавил его.
«Где же она!? – схватил я себя за голову. Погибла, убита? Попала в плен?..»
Я не знаю, что я терял в ней, но я чувствовал что потеря эта тяжела. Точно долгая, глубокая страсть разом оборвалась в сердце и оно опустело.
И как странно: я мог это всё забыть и проснуться без воспоминания о ней.
Когда суматоха прошла, раненых и убитого убрали и всё на бастионе пришло в прежний порядок, то снова все обратились ко мне с расспросами: что со мной было и как я провел ночь?
Я рассказал.
– Это вы, значит, отбивали вчерашний ложемент, что вчера выкопали перед носом у
