тумане, который покрыл палубу и мостики налетом инея, что могло бы тревожить, он знал: все будет хорошо. «Голдсборо» скользил по воде с легкостью судна, которому ничто не угрожает.
Он, Рескатор, знал все опасности, он угадывал их по тому, как и когда дребезжит и скрежещет все, от корпуса до мачт, что составляет огромное тело его корабля, построенного для полярных морей по его собственным чертежам на главной судоверфи Северной Америки в Бостоне.
Он шел, касаясь рукой влажного дерева, но скорее не для того, чтобы опереться, а чтобы ощутить контакт с остовом мужественного непобедимого корабля.
Он вдыхал его запахи: запах секвойи, привезенной с гор Кламат из далекого Орегона, запах белой сосны с верховьев Кеннебека и с горы Катанден в Мэне – в его Мэне! – запахи, которые не могла забить пропитавшая их морская соль.
«В Европе не сыщешь такого прекрасного леса, как в Новом Свете», – подумал он.
Высота, мощь деревьев, великолепная зеленеющая листва – все это было для него просто откровением, когда он в первый раз ступил на эту землю, хотя он-то немало повидал на своем веку.
«Открытие мира бесконечно, – продолжал он размышлять. – Каждый день приходится признавать, что мы, по существу, пребываем в невежестве в своих познаниях о нем… Всегда все можно начать сначала… Природа и все, что она создала, существуют для того, чтобы поддерживать нас и побуждать идти вперед».
Однако долгая ночная борьба против разбушевавшегося моря и льдов не принесла его сердцу обычного умиротворения; да, он не чувствовал ни радости от одержанной победы, ни нового заряда внутренней энергии, как бывало всегда.
А умиротворение должно было бы придать ему сил для другой бури, которая, хотя он выдержал ее напор, опустошила его душу.
Мог ли он представить себе фарс – он пока еще не решался произнести слово «драма», – где бы гнусность соперничала с бестактностью?
Он всегда пытался проникнуть в суть каждого явления. В жизни женщин, пожалуй, зачастую больше фарса, чем драмы. Даже когда речь шла о его собственной жене – женщине, которую он, к своему великому сожалению, конечно, ценил выше других, – он не мог подавить в себе желания саркастически расхохотаться, вновь воспроизводя эпизоды драмы: объявляется давно забытая супруга, не узнает его и, мало того, собирается просить у него благословения, чтобы соединиться узами брака с новым возлюбленным. Его величество случай, как известно, не скупится на забавные проделки. Но здесь перейдены все границы. Должен ли он, Жоффрей де Пейрак, благословлять его? Благодарить его, быть может? Довериться этому забавному гримасничающему случаю, который только сейчас представил его глазам угасший призрак прекрасной любви, далекой молодости?
Ни ему, ни Анжелике не нужно такое возвращение в прошлое. Тогда к чему был сегодняшний разговор? И если она даже не хотела признать его, не проще ли отпустить свою бывшую жену к дорогому ее сердцу протестанту?
