несчастную, что чем больше зло, от которого она отрекается, тем более яркий свет всепрощающей Божьей благодати прольётся на неё. Железо в который раз доказало своё превосходство над живой плотью, и Ханна, запертая в „железной деве“, изрекла необходимое признание, поставив под ним крест собственной рукой. К сожалению, причинённые ей раны оказались слишком глубокими, и вскоре она впала в забытье, а поутру скончалась, лишив нас возможности провести казнь при большом стечении народа. Сейчас я, отец-настоятель, бургомистр – и ещё с десяток честнейших граждан Зальцбурга, – принеся сию жертву нечистому, рассчитываем на ответную милость, включая долголетие, благополучие и разнообразнейшие телесные услады, к коим и приступим в ходе начинающейся чёрной мессы…».
Акош расхохотался, и Липот, издавая резкие, гортанные звуки, отдалённо напоминающие смех, присоединился к нему. Акош, сперва удивлённый столь двуличным поведением автора, вдруг понял, что на самом деле мир с тех пор не очень-то изменился. Сам он тоже жил по этим правилам, зная, что в церкви заводятся приличные знакомства, а на тайных оргиях они достигают уровня неприличных, но куда более серьёзных и плодотворных. Тем не менее, он не мог поверить в то, что услышал.
– Не может быть! Это подделка!
Липот пожал плечами.
– Написано одной рукой, мой мальчик. Написано на пергаменте из человеческой кожи. Чернила содержат кровь, тоже человеческую – это подтвердил один мой знакомый, он работает судебно-медицинским экспертом.
Акош вновь благодушно рассмеялся, даже думая простить антиквару это «мой мальчик», когда тот вдруг начал удаляться от него – так, будто дело происходило в кино, и камера, наведённая на его собеседника, вдруг начала удаляться с головокружительной быстротой. Мгновением спустя Липот уже находился на другом конце туннеля, стены которого, куда бы ни повернулся потрясённый Акош, всё равно вели к дьявольскому существу, о котором все говорили – и Акош слышал об этом десятки раз, чёрт возьми! – что тот – колдун.
Когда Липот вновь заговорил с ним, Акош был настолько подчинён всемогущим, паническим страхом, что был готов выполнять любые его приказания. Тем не менее, он их так и не получил, по крайней мере, их не получил его разум, сформировавшийся в привычном мире, существующем по нормальным законам. Однако Липот что-то говорил, и душа Акоша наполнялась благоговейным трепетом, слушая слова на неизвестном языке. Наконец, с некоторым удивлением, словно всё происходило с кем-то другим, он почувствовал, как опускается на колени, повинуясь твёрдому приказу, исходящему из маленького, как у ребёнка, рта этого потустороннего существа. Липот стал стремительно приближаться, увеличиваясь в размерах, пока его рука, наконец, не легла Акошу на плечо. В тот миг, полностью осознавая, что происходит, он принёс клятву вечной верности на этом уродливом, ненавистном и в то же время
