не было, нёс обрывки бумаги и мусор, сдирал извечную грязь с мостовой, даже поднимал в воздух содержимое мусорного бака. Маленькие вихри, кружащиеся повсюду, явно преграждали путь Акошу, и он, опасаясь в свою очередь, что может случиться нечто, угрожающее его здоровью, не торопился действовать. В конце концов, мелькнула мысль, такое ведь не может продолжаться вечно. Это было правдой, однако в несколько ином смысле, так как вихри начали собираться в один большой смерч, достигающий высоты почти трёх метров. По мере, поглощения им своих меньших сородичей скорость вращения заметно снижалась, и это опять вселило в сердце Акоша надежду на благоприятный исход – и вновь его постигло жестокое разочарование. Едва ветер утих, взору менялы предстал огромных размеров жук, угрожающе тянувший свои омерзительные мохнатые лапы к хрупкому человеческому телу. В горле поднялся, так и не прозвучав, отчаянный крик; Акош ещё нашёл в себе силы отступить на пару шагов, но, упёршись в стену, ощутил уже совершенно неописуемый ужас – и замер, не имея сил даже пошевелиться.
Жук, источая гнилой смрад, приблизился к своей жертве вплотную и сжал её в смертельных объятиях. Акош, бессильно махавший руками и ногами, оказался в воздухе – шестиногий монстр, явно собираясь отобедать человеческой плотью, подносил его к угрожающего вида пасти, из которой торчали изогнутые клыки длиной в локоть, острые, как иглы. Устрашающего вида голова оказалась настолько близко, что её можно было рассмотреть в мельчайших деталях, столь гадких, что разум отказывался поверить увиденному. Тёмно-коричневая, почти чёрная, кожа напоминала по виду резину, от её горячей поверхности шли зловонные испарения, ударявшие в нос своим убийственным запахом. Пасть далеко выдавалась вперёд, как у хищных зверей, однако её ребристая, кожистая поверхность выглядела столь непривычно и чуждо, что исходящая от исполинского противника угроза была, скорее, чем-то, что появилось на белый свет откуда – из самых глубин преисподней. Заглянув в неестественно большие, выпирающие в стороны округлые глаза, Акош получил тому подтверждение. Разделённые на миллионы маленьких многоугольников-фасеток, те загадочно поблёскивали в темноте. То и дело один из участков глаза оказывался на свету, пуская необычные отсветы; присмотревшись, Акош улучил подходящий момент и смог различить картинку внутри. Однако вместо собственного отражения он увидел там зрелище, от которого едва не лишился сознания – отражая мысли исполинского насекомого, там виднелось обнажённое мужское тело, методично расчленяемое мощными челюстями и постепенно перевариваемое в полупрозрачном желудке. Акош не выдержал и закричал. Потом лицо его словно сжало стальными тисками; он почувствовал, как кожу и кости медленно протыкают длинные, тонкие клыки. Крик Акоша становился всё громче, пока на него не обрушилась тьма.
Сознание возвращалось очень медленно, как утренний лучик света, робко шарящий в потёмках. Наконец,
