у входа девчонку в потертых джинсах и мятой рубашке. – Восьмерка?
– Ага, – ответила та, принимая от Тани деньги и отрывая билет. – Хорошо, Борисыч заметил. Наш рейс последний, а то бы тебе на тачку пришлось тратиться.
– Ага, повезло, – согласилась Таня. – Устала? – спросила она, глядя в тусклые, словно выключенные глаза девочки-кондуктора.
– До жути, – вздохнула та, тряхнув потертой сумкой их дермантина. – Еще и мелочи полный мешок, всю шею оттянул.
– Да… Тяжелая у тебя работа, – посочувствовала ей Таня.
А ты откудова так припозднилась? – поинтересовалась девочка-кондуктор. Разговор с незнакомкой, вероятно, помогал ей бороться с накатывающей дремотой.
– С работы, – соврала Таня.
– Тоже допоздна, – сочувственно вздохнула она. – Где выходишь-то?
– У магазина.
Прям у него или подальше?
– У магазина, потом еще пешком минут пять.
– Не по рейсу?
– Нет. Не беспокойся, добегу.
– Ну-ну… А то придурков хватает. Слышала небось, девчонку с парнем убили. В ночную работали.
Таня кивнула, автобус тряхнуло, и она почти упала на сиденье. Опять тяжесть скорби сковала все ее тело.
– Ты не беременная? – спросила кондуктор, сочувственно глядя на нее. – Аж побелела вся.
Таня отрицательно покачала головой. Автобус остановился, и в салон, шумно галдя, вошли несколько парней с бутылками пива.
– Ну, ты того… Я пошла работать, – сказала кондуктор и направилась к подвыпившим парням.
Таня закрыла глаза, старательно всматриваясь в собственную темноту. Ей хотелось исчезнуть, раствориться, чтобы только не испытывать глухую, густеющую боль, но тяжелые мысли не оставляли ее.
«Мне всего девятнадцать, – думала она, – Нине было столько же. Нина умерла, так ничего и не поняв в этой жизни, ведь все наши девятнадцать – это была не жизнь, а так, подготовка. Мы были детьми, смешными и глупыми девчонками, которые мечтали о счастье». Тане вспомнилось, как они сидели вместе с Ниной в библиотеке. Подруга листала журналы, а она делала выписки, готовясь к реферату по истории. Ее заинтересовала иллюстрация, где три женщины с вьющимися волосами пряли пряжу. Нинка еще посмеялась, сказав, что это, как у Пушкина в «Сказке о царе Салтане». На рисунке были изображены мойры, богини судьбы, прядущие нити человеческих жизней. «Порвалась твоя ниточка, подружка», – прошептала Таня, и снова тугой ком образовался у нее в горле.
– Проснись… твоя, – тронула ее за плечо девочка-кондуктор.
– Ага. – Звук с трудом преодолел горячую преграду. – Спасибо, – поблагодарила Таня, взглянув в серое от усталости и тусклого освещения лицо девочки-кондуктора. «Вот и она, наверное, ждет счастья. А дождется ли?..» – подумалось ей.
Таня проснулась за несколько секунд до звонка будильника. С ней такое часто
