подмышкам.
– Говори, Трофим!
– Южный съел. Отнял кузов у Бородавки и ладонью черпанул в рот несколько раз.
Виктор помнил, что передал свой кузов Бородавке.
Пастырь привстал. Следом Шершень вскочил, поняв, что сейчас его выход. Замер, поглощая Волчка глазами.
Тот пропел нехорошим голосом:
– Владыко, к тебе усердно благодарение по силе приносим и тебе вопием: слава тебе, Боже Всещедрый.
На последних словах он громко пустил газы. Две тугие несмолкаемые очереди. И еще одна пошла вдогон. Шершень принялся смачно вдыхать вонь, подгоняя воздух обеими руками к носу. Нанюхавшись вдоволь, он по-актерски выдержал паузу, поднял пальчик-закорючку и произнес манерно:
– Я чувствую аромат свежего печеночного паштета, ржаной подгоревшей корки, а также бьющие по шарам нотки колхозного поля с гуляющими по нему лошадками.
– Еще не все, – сказал Волчок. И пустил еще одну пулеметную трель благоутробия.
– Вот! – Шершень подпрыгнул на месте. – Нюансы азербайджанского коньяка, выдержанного в глиняном кувшине. Аромат свиной поджарки. И в послевкусии…
Шут с шумом вдохнул еще одну порцию тухлого амбре.
– …в послевкусии потная подмышка кавказского овчара, – Шершень осклабился всеми тринадцатью черными зубами.
Ноги у Виктора тряслись, сердце колотилось.
– Шершень, что ты видишь? – спросил Волчок.
Отряд стоял, стараясь не вдыхать смердящий воздух. Экономно цедили молекулы кислорода, чтобы хоть как-то поддерживать телесное питание – но не больше.
Волчок поторопил:
– Давай, шут, бомби в полный рост дробью!
Шут прошелся гоголем вдоль людской дуги, ухарски пошлепал ручонками по пузу и бедрам, отбив вполне ритмичную дробь. Сказал:
– Южный ягоду съел. Насквозь вижу змееныша.
Волчок вскинул зрачки к потолку, пошамкал губами, словно сосал кислый леденец, и повернулся к Южному.
– Слышь, йоба. Выходи на круг.
Виктор подумал, – а лихо Волчок организовал процесс. Будто бы он и не решает ничего, все вердикты выносит его шут. Сам он исполнительная власть – а не законодательная. Понятно, что все это игра, но разыгранная ярко, не придерешься.
Южный встал перед человеческой дугой. Выглядел он уже не столь уверенно. Натянуто лыбился. Хоть и был глуп, но внезапно в голове новая извилина прорезалась, стал что-то понимать.
Волчок поцеловал мумифицированный палец, что болтался у него на груди, и крикнул:
– Шут, а шут… Скажи, а кто палачом у нас будет?
Шершень отозвался, не оборачиваясь:
– Разве непонятно?
Волчок кивнул.
– Мне-то все понятно с самого начала. А ты озвучь – чтоб все уразумели.
Шершень вытянул свой указательный в сторону Виктора.
– Он палач будет.
Волчок зааплодировал. Следом захлопал и весь отряд.
