или какой-то химии? Может ли Найл знать, как пахнут наркотики?
– Прокатимся? – предложил он.
Машина неслась вдоль песчаной косы Тихого океана, по так называемому Мишн-бульвару, я опустила окно и, вдавив голову в спинку кресла, предоставила ветру возможность играть с моими волосами. И он наигрался по полной программе:
вышвыривал боковые пряди за окно;
вскидывал верхние пряди и отбрасывал их назад;
бросал мелкие пряди мне в лицо, прилепляя их к блеску на губах;
поддерживал правую сторону моих волос в непрерывном круговом вихре, словно между нами с Найлом устроилась незримая особа, накручивающая их на свой призрачный палец.
Я вставила в магнитолу компакт-диск. Да, мой брат, единственный из известных мне людей, не достигших тридцатника, который еще пользуется компакт-дисками. В машине Найла вам обеспечена музыка, которую вы в жизни не слышали.
Естественно, салон заполнился странной какофонией громких звуков, похожих скорее на вой, чем на пение. Создавалось впечатление, что какой-то идиот записал на диск тихий скулеж и вой множества женщин, и на их фоне кто-то выбивал ритмы рока палочками и резкими звонами каких-то колокольчиков.
– Найл, – не выдержала я, – что за хренотень?
Найл продолжал сосредоточенно смотреть на дорогу. Мой брат – умнейший из известных мне людей, но он предпочитал не заниматься двумя делами одновременно.
– Монгольское горловое пение, – пояснил он.
– Горловое пение? Неужели это, типа, реальные голоса или ты просто выдумываешь?
– О, чисто реальные. Послушай.
Мы послушали. Голоса женщин достигли крещендо – оргазма, как пояснил Найл, без тени иронии, – а парни на заднем плане продолжали упорно отбивать четкие ритмы, и мне вдруг захотелось, чтобы никогда не кончалась эта прогулка на машине с моим братом и ветром и этими горловыми певицами с Маврикия или откуда угодно.
Мой брат самый невозмутимый и крутой из моих знакомых. Хотя он даже не пытается изображать невозмутимую крутизну. Это как раз и делает его самым крутым; это сущность его неподражаемой невозмутимости. Но его крутизна не имела ничего общего с тупым школьным пониманием крутизны. Он выше этого. Он носил футболку с эмблемой ярмарки студенческих научных проектов, хотя она ему слегка маловата, а его шевелюра вечно стояла торчком, словно шар, и он понятия не имел о новых фильмах или новых веяниях моды на кроссовки. По возможности в выходные я жила у него, и когда вернулась из последней поездки, Кейси заявила в столовой, что я провела выходные в гостях у брата, аспиранта, в университете Беркли, и все тут же навалились на меня, спрашивая, водил ли он меня на крутые тусовки, видела ли я их общагу, была ли там пивная бочка, все ли деньги я спустила на выпивку и «замутила» ли с кем-нибудь из пылких приятелей моего брата?
Я не стала рассказывать, что, когда приехала к брату, он выглядел чертовски
