помочь нам, пожалуйста, моему сыну нужна помощь, он не может больше держаться, ни минуты, пожалуйста, может кто-нибудь помочь ему?
Бесшумно к ним подбежала медсестра.
Найл делал первые медленные шаги, с трудом передвигая негнущиеся ноги[37], надо привыкнуть к тому, что все суставы замазаны, проклеены, крепко обмотаны бинтами. Он шел по процедурному кабинету, а все медсестры улыбались ему, желали здоровья. Когда он был маленьким, его обычно приводила сюда мать, и они сидели здесь только вдвоем, а когда родилась Феба, она тоже стала приходить, и Найл катал ее в коляске по коридору, пока не приглашали на процедуру. Теперь Феба уже учится в начальной школе и больше не может приходить сюда. Из-за этого она топала ножками: когда Найл возвращался домой в новых обмотках, она бросала на него взгляд и взвывала:
– Почему вы не взяли меня в амбулаторию, мне так нравится там, почему я не могу ездить с вами?
Мать тоже больше не ездила с ним, она опять вернулась на работу[38]. Найл прошагал по кабинету мимо поста медсестры и зашел в помещение с ультрафиолетовой установкой, где обычно мало людей. Если он сможет провести здесь достаточно времени, до возвращения в приемную, то отец, возможно, решит, что не стоит отправлять его обратно в школу. Он может отвезти его в космический научный центр, где они будут вместе ходить по залам, стоять под усыпанным мелкими звездами куполом планетария, и Найл будет закидывать назад голову, вглядываясь в далекую космическую высь и чувствуя себя в безопасности в своих бинтах.
Найл проехался пару раз на лифте. Он специально медлил в коридоре. Прошелся мимо ультрафиолетовых установок, наблюдая за синими людьми, лежащими под их лучами. Он добрел до автомата с напитками, но вспомнил, что в карманах нет денег, поэтому удовольствовался фонтанчиком для питья. Подумав, что пора возвращаться к папе, он повернул обратно к приемной и уже собирался открыть дверь, когда до него донесся женский голос:
– Мне нравятся ваши художества.
Найл резко вздрогнул и отступил от двери. Ему знаком этот голос, он уверен. Он принадлежал женщине, которая приходила, как и они, по средам со своей дочерью, уже почти девушкой. Она носила женский брючный костюм, длинные волосы зачесаны на одну сторону, и ее туфли постукивали по больничному линолеуму. Она всегда приставала к папе Найла с разговорами, и порой Найлу так и хотелось сказать: «Оставьте его в покое, не видите, что ли, он работает, разбирает бумаги».
– Ради определенности[39], – донеслось до мальчика тихое ворчание отца, вероятно, он поглощен чтением, – кто говорит, что они мои?
– А как иначе вы поняли, о чем я говорю, если они не ваши? – опять вопросил женский голос.
– А кто говорит, что я знаю, о чем вы говорите?
– Я заметила, как вы глянули на стену, когда упомянула художества…
– Какую стену?
– …и это доказывает, что они – ваших
Как астронавт, обычно думал Найл, или ковбой, только что спрыгнувший с лошади.
К Крису, который любит есть мороженое и болтать по телефону о пассивно-агрессивных людях.
Одна из самых любимых фраз Дэниела.
