времени. Я вызываю… давай, счастливо.
– Не надо, я сама вызову. Не беспокойся.
– Не вызывать? Ну, ладно, как хочешь. Отдыхай. Если тебе будет что-нибудь надо, звони.
Марина была практически уверена, что Кирилл за ней заедет, отвезет домой, сходит за продуктами, останется ночевать. Он собственно и готов был помогать, сводя помощь к деньгам. Ей так было нужно, чтобы он зашел, поухаживал, поговорил, успокоил, я он просто хотел платить и все. Как это вышло, что сын не понимал простых вещей. "Он такой же как его отец. Что я удивляюсь? К бабушке в последние недели не приходил, зато полностью заплатил за похороны". Почему он такой? Может ненормальный? Так Марине думать не хотелось, тем более, что и Гарри спокойно жил своей жизнью, не желая принимать никакого участия в жизни ненужных ему людей.
Из больницы Марину могла бы встретить та же подруга, но поскольку она ей сказала, что ее встретит Кирилл, подруга не приехала, а звонить ей и признаваться, что Кирилл приехать отказался, Марине было стыдно. Она действительно вызвала машину, тихонько, стараясь не делать резких движений, уселась рядом с водителем и вполне благополучно добралась до дома, где ее никто не ждал.
Лечение ей запомнилось, но как-то урывками. Первая химия: вот она лежит в палате на кушетке, под капельницей, пытается расслабится, ей измеряют давление, пульс, еще что-то подключают, врачи ободряюще бубнят что, все, мол, будет хорошо, хотя конечно, могут быть неприятные ощущения, она должна быть к ним готова. Марина вдруг замечает, что у нее начинает страшно першить в горле, и потом сразу делается нечем дышать. Пальцы ее сжимают одеяло. Врачи что-то делают, кажется дают подышать кислородом. Марину бьет озноб и она теряет контроль над мочевым пузырем. Очень хочется спать. После первого вливания Марина довольно быстро отошла, а потом началось. Сама-то инфузия переносилась легче, зато началась тошнота и рвота, но это-то еще можно было терпеть. Марина начала терять волосы. На расческа оставались целые клоки, пучки волос падали в раковину и на пол. Она знала, что так будет, но все равно каждый день плакала, видя как сквозь остатки волос просвечивает розовая кожа черепа. Какой ужас. Лучше бы она сразу побрила голову наголо, но идти с этим в парикмахерскую она себя заставить не могла. Никто, собственно, не видел ее абсолютно лысую голову. Марина сразу надела парик. Люди, с которыми она в этот период встречались, даже и не догадывались, что с ней что-то не так.
Она подолгу лежала на разобранном диване, смотрела телевизор. Дикая слабость, невероятная утомляемость, сонливость. Марина закрывала глаза, хотелось уснуть, но не получалось. Сон был некрепкий, тягостный, прерывистый, после него Марина чувствовала себя еще более уставшей. Она вообще бы не вставала с дивана, но ей часто приходилось бежать в туалет. Понос ее очень донимал. После туалета Марина возвращалась на диван вся в холодном поту. Ее бил кашель, усугубляющий тошноту. Несколько раз у нее начинала идти носом кровь, которая не останавливалась часами. Маринино настроение менялось: то от жалости к себе она не могла сдержать слез, то, наоборот, ей казалось, что она просто обязана эту реку
