мне и доверили должность фельдъегеря. Проще, я стал разносчиком телеграмм. Самое ценное здесь – возможность пробежать по лесу в одиночестве целых десять минут. Это меня спасало от нервных срывов. Я сворачивал с дороги, подходил к деревьям, трогал их и на это тратил минуту – другую. Все равно в телеграммах ничего важного не было.
Так, вот. Прибегаю в штаб, звоню в окошко, и секретчик, принимая бумагу, расписывается. Мы познакомились. Хотя парень, скажу, напоминал хитрого крота.
– Трапузин! – он протянул рыхлую ладонь. Возможно, пухлые щеки и бегающие глазки выдавали в нем некую черту. Такой солдат всегда берет лопату поменьше, а ложку – побольше. А если потащит вместе со всеми бревно, то встанет посередине. Он будет пыхтеть и тужиться, но в действительности, лишь держаться за бревно. Зато Трапузин знал анекдоты, умел их рассказывать и был начитан по сравнению с окружением в казарме.
Четыре месяца я бегал в штаб с телеграммами. Да и позже заходил к нему, уже работая на аппарате связи в бункере.
Иногда мы задерживались в опустевшем штабе, где оставался лишь дневальный у знамени. Трапузин закрывал за нами секретку и делился новостями.
– Ты вот что… – говорил он, картинно затягиваясь выпрошенной у офицеров сигаретой. – Будут учения…
– Когда? Скоро?
Я понимал, что он обижен на меня за то, что я не болтал о своей технике. И убеждал, что моя боевая «тачка», – всего – лишь несколько ящиков с кнопками.
Однажды он подсчитал:
– За день каждый из нас съедает кубик масла. Двадцать пять грамм. А сколько за всю службу? За два года? Восемнадцать килограмм!
– Все это чисто арифметическое, – заметил я. – «Молодой» ест меньше, «черпак» больше, а «дед» – не размажешь по пайке.
…Будто сейчас стою в столовой с засаленным цементным полом. «Сесть!» – рявкает команда. За столы протискиваются десять солдат (по пятеро с каждой стороны). На края столов, примыкающих к стене, пролезают «салаги» и «молодые». За ними – «черпаки» и, наконец, у прохода усаживаются важные «деды». Прапорщики сидят за отдельным столом и едят вилками. Для офицеров – отдельная комната.
Масло солдатам выдают большим куском, и «деды» начинают дележ, – режут на порции. Кусочки при этом получаются разными. И когда тарелка приближается к «салагам», на ней остаются лишь крохи. И чем дольше служит солдат, тем ближе он двигается от нищего края стола к купеческому…
– В среднем, однако, – Трапузин поднимает жирный палец – получается то же. Что не доел на первом годе, догоняешь на втором. Закон тайги!
– Все зависит от нас, – мрачнел я. – Все будем «дедами».
– В принципе, можно, – снисходительно вещал Трапузин. – Забыть недоеденное, недокуренное… Этакая революция…
Мы размечтались. Всего месяц отделял нас от срока «посвящения в деды». Не верилось в это. Неужели станем такими, как все? Теми, кто унижает, избивает… Нет, мы начнем
