с собой сумочку. Оружия девушка в подвальчик не принесла, крестик и медаль святого Христофора остались в гостинице.
Роза отхлебнула остывшего кофе:
– Русский точно трогал мою сумочку, причем второпях… – она вздохнула, – иначе бы он заметил нитку. Впрочем, в подвальчике темнота стояла… – в Брюсселе Роза, аккуратно, вкладывала в застежку-молнию, на внутреннем карманчике сумки, нитку. Нитка в сумке портнихи никаких подозрений не вызывала:
– Он копался в сумке… – Роза поморщилась, – но, кроме духов, пудры и папирос, он, все равно, ничего бы не нашел. Паспорт мадам Лувье я здесь оставила… – выпив шампанское, она отказалась от танцев, сославшись на усталость. К «Польскому Двору» Роза возвращалась осторожно:
– Кажется, он за мной не пошел… – девушка указала на окно, – но в здешних руинах ничего не поймешь… – Эмиль слушал ее спокойное дыхание:
– Случайность, или нет? Кроме Меира и Авербаха, о нашей миссии никто не знает. Но если Авербаха арестовали? Хотя зачем его арестовывать, он капитан союзных войск. Как НКВД поняло, что мы здесь… – Гольдбергу, на мгновение, стало противно:
– Война месяц назад закончилась, а я будто опять в оккупации. Размышляю, просчитываю каждый шаг. Нашу с Авербахом переписку никто не перлюстрировал… – они обменялись фотографиями. Гольдберг знал, кого ему искать на Ратушной площади.
– Он до войны известным музыкантом был. Попал в немецкий плен, выдавал себя за поляка, бежал из Дахау. Это он так говорит. Но если он побывал не в немецком, а в советском плену… – Эмиль, раздраженно, ткнул окурком в пепельницу:
– Чушь, дорогой Монах. Роза правильно сказала, надо избавляться от паранойи. Меир, тем более, не работает на СССР. Господин Нахум, как бы его ни звали, на самом деле, зашел в подвальчик по долгу службы. Понятно, что НКВД тоже Штерну ищет. Зашел, увидел красивую женщину… – Эмиль улыбнулся, – сейчас нравы легкие стоят. Он понадеялся, что Роза ему не откажет… – Гольдберг придвинул жену ближе, – но не на ту напал… – вернувшись в гостиницу, Роза рассмеялась:
– В парижской юности я такое часто проделывала, милый. Мерзавец расщедрился только на бокал шампанского, и не самого лучшего винтажа… – она вздернула ухоженную бровь, – мы с девочками называли это, крутить динамо… – жена фыркнула, скидывая туфли:
– Ты знаешь, что в Брюсселе я тоже на свидания часто ходила… – Эмиль поцеловал нежное плечо:
– В Бельгии за ней гестаповцы ухаживали, она каждый день жизнью рисковала. Мне было легче, я в шахтах сидел. И сейчас я ее одну в Требниц отправляю. Правда, она с оружием поедет… – Гольдберг вздрогнул. Ласковая, родная рука сняла с него пенсне. Длинный палец разгладил вертикальную морщину, на лбу:
– Все думает… – сонно сказала Роза, – размышляет, месье Монах… – жена скользнула к нему в руки:
– Ничего не случится… – зашептала жена, – русский чекист
