колонии основывали. Большевики звали евреев в Россию, предлагали национальные районы. Потом они даже республику создали… – Авраам криво усмехнулся, – и носились с Биробиджаном, как с писаной торбой. Евреи получили первое в мире социалистическое государство… – отдав Розе папиросу, он закинул руки за голову:
– Папа до Биробиджана не дожил, а посланцам из СССР он отказал… – в серых глазах Авраама мелькнуло странное, уклончивое выражение.
Слушая довоенный фокстрот, Роза, рассеянно, покуривала:
– Авраам правый националист, он никогда не станет работать на СССР. Но ведь он сторонник вооруженной борьбы с Британией, и у него теперь есть военный опыт… – Роза вздохнула:
– Мы даже не знаем, где Авраам с Эстер. Русские могли давно их арестовать, и на восток отправить. Авраама могут завербовать, угрожая смертью Эстер. Гестаповцы так делали, когда семьи в тюрьме держали… – в Бельгии готовили процессы, над арестованными коллаборационистами. Гольдберг настаивал на законности суда и обвинения:
– Никаких убийств из-за угла мы не позволим… – гневно говорил муж, – мы и при оккупации такого не делали. Нельзя единолично вершить правосудие, уподобляясь нацистам… – Роза потушила окурок:
– А Кардозо? Но Кардозо, как говорится, семейное дело. Тем более, если он выжил, он может искалечить жизнь Эстер… – Роза поежилась. В Льеже они с Эмилем навестили открывшуюся, после оккупации, синагогу, оставив в архиве копию ктубы. Раввин пока был американским, военным капелланом. Зная, что ей ответят, Роза, все равно, поинтересовалась судьбой женщин, вышедших замуж, после депортации мужей в лагеря. Раввин замялся:
– Госпожа Гольдберг, закон не предполагает интерпретаций. Такая женщина обязана развестись с вторым мужем. Она не имеет права возвращаться к первому, даже если он согласен. Ее связь считается прелюбодеянием, а детей объявят незаконнорожденными. Они никогда не смогут вступить в брак с евреями… – раввин добавил:
– К мужчинам такие законы не относится. Формально им разрешено иметь двух жен… – Роза хотела сказать что-то ядовитое. Заметив неприятный холодок в ее глазах, Гольдберг, вовремя, дернул жену за рукав жакета.
– И здесь несправедливость, – кисло сказала Роза, за кофе, после визита в синагогу, – даже где-нибудь в Аргентине не спрячешься. Они… – девушка кивнула на золоченый купол, – во все общины письма разошлют… – Гольдберг хмыкнул:
– В частности, поэтому мы и едем в Польшу, любовь моя… – Роза почувствовала прикосновение его руки, под столом:
– Знаешь, – тихо сказал Эмиль, – если бы мы с тобой раньше поставили хупу, при оккупации, и со мной бы что-нибудь случилось… – Роза прервала его:
– Не поставили бы. Ты на меня шипел, кричал, выговаривал, за неподобающие наряды… – ласковые пальцы легли ей на колено:
– Ты
