прячась в тканевых складках, стоит черный лакированный трельяж. А за ним – прямая спина в перекрестье белоснежных лямок, гордо поднятая головка, увенчанная блестящей диадемой, точеные руки и плечи, вынырнувшие из пены газа и кружева – сидит его Одетта. Королева лебедей.
И вот тогда он полюбил ее снова.
Сколько их еще было – не счесть! Этих ситуаций, когда он видел ее по-новому. Этих любовей, которые рождались в нем одна за другой и продолжали жить, дополняя друг друга. И эта многомерность, многоплановость одной маленькой женщины открыла ему, что в мире все-таки существует загадка, которую мужчина готов желать до предела веков.
Сергей ещё долго думал о жене, и задремал лишь к концу полёта. Проснувшись от стука стюардессы, глянул на часы, устало зевнул. Пора собираться, через сорок минут приземление. Деловых встреч на Сейшелах не будет, а, значит, можно надеть футболку и шорты.
Трап подали быстро. Стоя на потрескавшемся бетоне аэропорта, чувствуя, как ноздри щекочет сладковатый бриз острова Маэ, он набрал номер жены.
…За десять тысяч километров от него, в подмосковном доме, зазвонил Анютин серебристый Vertu. Оторвавшись от экрана компьютера, на котором была открыта вёрстка альбома об истории Мариинского театра, она взяла трубку и тепло улыбнулась:
– Любимый, ты уже прилетел? Ну вот… А я соскучилась. Да, всё нормально. Работаю. Через неделю альбом в печать сдаём, а еще кучу фоток надо отретушировать и тексты дописать. Да, как всегда, занята по горло. Ладно, уговорил – подожду тебя еще денек. Но потом всё, замки меняю… – она рассмеялась. Прислушалась, улыбаясь. – Нет, всё в порядке. Отлично себя чувствую. И ничего не нужно привозить, просто возвращайся скорее.
Анюта положила трубку и задумчиво глянула на монитор. Так, что она хотела сделать?.. А, уточнить, как пишется по-итальянски фамилия Альберта Кавоса, первого архитектора Мариинского театра. Нужно посмотреть в энциклопедии по истории архитектуры, а она где-то в стопке книг на полке у противоположной стены. Анюта развернулась спиной к компьютерному столу. И, нажав на маленький черный рычажок, направила к нужной полке свое инвалидное кресло.
Глава 3
С ловкостью, достойной змеи, темнокожий водитель такси лавировал среди разномастных машин, велосипедов и воловьих упряжек, ползущих по улицам Виктории. Волегов пообещал ему сто долларов, если тот быстро довезет его до столичной больницы. Теперь креол выжимал из своего драндулета остатки молодости, и машина рвалась вперед, бренча, как ящик сантехника.
Сергей сидел сзади, чувствуя, как в спину сквозь матерчатую ткань сиденья, тычется тупоносая железяка – будто дуло пистолета тогда, в молодости, на «стрелке» за пивзавод. Он поерзал, пытаясь отделаться от этого чувства, опустил стекло, и улица моментально проникла в салон машины, бурля, как вода. Рынок, захвативший тротуары, выплескивал тысячи звуков: крики зазывал, торгующих
