она, облизнув пересохшие губы. Голос был хриплым от обезвоживания, казалось, рот набит бумажными салфетками. – О, черт, как будет вода… Дайте мне воды! Eau, eau!10
Медсестра торопливо выскользнула из родильной палаты и вернулась с мобильником, держа в другой руке высокий пластиковый стакан с торчащей из него изогнутой трубкой. Осторожно поднесла ее ко рту Натальи: та присосалась к питью, торопясь и жадничая.
– No-no-no… Trop! Оn ne saurait!11 – испуганно запротестовала медсестра, отводя стакан в сторону, и быстро сунула ей в руку мобильник. Номер Сергея был забит в экстренные вызовы, и Наталья нажала на единицу. Гудок был прерывистым, в нем слышались шорохи, потрескивание, потом возникла пауза – будто абонент поднял трубку. Но тут же зачастили короткие гудки. «Нет, ты возьмёшь!» – разозлилась она и снова нажала на вызов. Попыталась прислушаться, но другое ухо раздражал скулеж ребенка, и она прижала к голове подушку. Пара гудков – и трубку, наконец, сняли.
– Наташ, я на совещании… – с раздражением начал Волегов. Но, через короткую паузу, спросил удивлённо: – Что там за шум?
Не здороваясь, она сказала торжествующе:
– Это твоя дочь. Поздравляю, папаша!
И, насладившись паузой, добавила:
– Я выполнила свою часть договора. Теперь ты выполняй свою!
Глава 2
В просторном салоне межконтинентального лайнера было метрвенно-тихо. «Скрестили яхту с лимузином», – подумал Сергей Волегов, бросая взгляд на иллюминаторы непривычной формы и на свод потолка, украшенный дизайнерски-хитрым переплетением светящихся полос. Элитарность ощущалась во всем: и в противоестественной для самолета свободе, с которой здесь были расставлены массивные, обтянутые бордовой кожей диваны и кресла, и в многослойной полировке деревянных поверхностей, будто залитых янтарём, и в нарочито-грубой одежде стен, облаченных в эко-ткань цвета экрю.
В духоте герметичного помещения спина мгновенно намокла. Остро двинув плечами, будто освобождаясь от пут, Сергей быстро стянул темно-синий пиджак из шерсти викуньи. Встревожено ткнулся носом в перекресток тонких швов под рукавом. Нет, слава Богу! Ткань едва пахла кедровой корой и перцем – а вот запаха пота не чувствовалось вообще.
Гипергидроз – чрезмерная потливость – был его вечным спутником ещё с подростковых времён. Врожденный сбой терморегуляции, странный дефект, объяснить который не мог ни один врач, был причиной того, что Сергей постоянно чувствовал себя наполненным жидкой лавой – горячо, всегда горячо, даже если вокруг минус тридцать.
Из-за этого внутреннего уродства Волегов часто ощущал себя циркачом, способным делать необычные вещи: расслабленно сидеть в трусах на открытом зимой балконе, падать в сугроб не после, а до бани (и никакой парилки – иначе, казалось, не миновать взрыва). А еще – ездить по командировкам, как девчонка, с горой сильно беременных чемоданов. Потому что за день приходилось переодеваться минимум трижды. И мыться, мыться, мыться…
Зимой
Eau (фр.) – Вода.
No-no-no… Trop! Оn ne saurait (фр.) – Нет-нет! Слишком много! Нельзя
