сразу меня звать! Человек в таком состоянии, мало ли что! Вы же медик, должны понимать!
– А я что? Удержу ее, что ли? – Катя Пална обиженно поджала губы.
Инесса Львовна раздраженно смерила ее взглядом и бросила скупо:
– Благодарю. Свободны.
Глава 6
В комнате дежурантов никого не было. Демидова закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной – ноги всё еще мелко дрожали. Нужно отдохнуть, пока есть время. Все равно от Янки пока никаких известий, а мальчика увезли на УЗИ и рентген. Нужно сказать о нем Купченко, пусть позаботится, ведь ее не будет рядом. Надо назначить антибиотики, обработать синяки мазью. Покормить парня, как следует. А ещё: выйти в приемник и отыскать папашу – любителя распускать руки. Медсестры говорили, что это он привез сына. Она найдет, что ему сказать! И самолично, с огромным удовольствием, вызовет полицию.
Голова кружится, надо лечь…
Нетвердо ступая, она прошла вглубь комнаты. Старый диван, впитавший рваные сны дежурных врачей, подхватил рухнувшую без сил Таню, подставил ей поскрипывающее плечо – поплачь, внучка, я все пойму. Но слез не было, и она замерла в тоскливой, плотной тишине.
Угловатые фигуры шкафов, забитые пыльными папками, чернели вдоль стены. На низком столике неприятно поблескивали липкие кофейные полумесяцы. В зыбком прямоугольнике света, упавшем на пол, бежали и бежали тени… А луна светила ярко, как в страшном мультике.
Под такой луной она провела немало ночей – напуганная, побитая, разлетевшаяся в куски от гнева собственных родителей. Сколько этих лун выпало на долю мальчишки? Он так остро напомнил Тане о её детстве, как будто они поделили одно несчастье на двоих – несмотря на разницу в четверть века. Как будто он и был ею, девятилетней – той, которую отец поднимал за ноги и драл тяжелым солдатским ремнем. Сейчас она, взрослая женщина, могла бы защитить парнишку. Привлечь закон и сделать так, чтобы его родители-идиоты боялись даже приближаться к сыну. И она это сделает. Не только ради мальчика, но и ради себя самой. Чтобы хотя бы так остановить СВОЕГО отца и защитить, наконец, ту маленькую напуганную девочку, которая до сих пор в ней жила.
«Меня драли – и ничего, человеком вырос», – говорил ее папа. Только вот на похоронах своего отца – Таниного деда, уверенного, что без ремня сына было не вырастить – вместо трогательной эпитафии произнес всего три слова: «Заройте его быстрее».
Почему, пройдя через подобное, зная, как это больно и унизительно, её папа всё же брался за ремень? А мать?.. Её-то в детстве пальцем не трогали, но Елена Степановна от души лупила Таню скакалкой, плечиками для одежды, или мокрой тряпкой. Почему, ну почему многие думают, что бить детей – допустимо, как будто бы это всего лишь воспитание? Будто бы те вырастут и всё забудут: оскорбления, побои, синяки… Не забывается такое. Можно попытаться простить, но порой и это не получается. Она-то знает. Она пробовала много раз. «Если у меня будет ребенок, я никогда с ним так не поступлю, – подумала Татьяна. – Хотя бы для своих детей изменю
