были ее перелеты в Европу или в Нью-Йорк. Шофер Джона Генри всегда сажал ее в самолет в Сан-Франциско, а по прибытии ее ждал арендованный лимузин. Рафаэлла по-прежнему вела жизнь принцессы, но волшебная сказка коренным образом изменилась. Ее глаза стали теперь казаться еще больше и непроницаемей, и она могла часами сидеть в молчаливой задумчивости, глядя на огонь в камине или в окно на залив. Звук ее смеха стал не более чем воспоминанием, а когда он внезапно раздавался, это казалось ошибкой.
И даже когда она присоединялась к своей семье на их кратковременные визиты в Нью-Йорк или еще куда-нибудь, создавалось впечатление, что она находится где-то далеко от них. За годы болезни Джона Генри Рафаэлла все больше уходила в себя, пока не стала почти не отличаться от мужа. Ее жизнь казалась такой же оконченной, как и его. Единственным различием было лишь то, что ее жизнь толком и не начиналась. И только в Санта-Эухенья она, казалось, снова оживала, держа на коленях чьего-нибудь младенца, в то время как трое или четверо малышей собирались вокруг нее, слушая, как она рассказывает им чудесные истории, заставлявшие детей смотреть на нее с восхищением и благоговейным трепетом. Только с детьми она забывала свою боль, свое одиночество и безграничное чувство утраты. Со взрослыми она всегда была сдержанной и молчаливой, словно сказать ей уже было нечего, а участвовать в их забавах она считала непристойным. Рафаэлле казалось, что она присутствует на похоронах, которые тянутся уже половину ее жизни, а точнее, семь лет. Но она слишком хорошо знала, как Джон Генри страдает и какое чувство вины испытывает за свое состояние. Поэтому, когда она бывала с ним, в ее голосе звучали только нежность и сострадание. И ласковые интонации, и еще более ласковые прикосновения рук. Но то, что он видел в ее глазах, мучительной болью пронзало его сердце. Не потому, что он чувствовал приближение смерти, а потому, что он убил очень молодую девушку, превратив ее в печальную одинокую молодую женщину с прелестным лицом и огромными затравленными глазами. Это он создал эту женщину. Это то, что он сделал с девушкой, которую любил.
Быстро спускаясь по покрытой толстым ковром лестнице на нижний этаж, Рафаэлла бросила взгляд вниз на длинный холл и увидела, что слуги уже вытирают пыль с длинных антикварных столов. Дом, в котором они жили, построил еще дедушка Джона Генри, когда приехал в Сан-Франциско после окончания Гражданской войны. Дом пережил землетрясение 1906 года и сейчас превратился в одну из наиболее живописных архитектурных знаменитостей в Сан-Франциско со стремительными линиями и пятью этажами, прилепившимися на холме рядом с Пресидио и выходящими окнами на залив. Дом был также необычен витражной крышей, одной из самых красивых в городе, и тем, что он все еще оставался в руках семьи, первоначально поселившейся здесь, это было большой редкостью. Но это был не тот дом, в котором Рафаэлла могла быть теперь счастлива. Он казался ей скорее музеем или мавзолеем, а не домом. Он был холодным и недружелюбным, так же как и штат слуг, которые уже работали на Джона Генри, когда она поселилась здесь. И у нее не было
