Она вдруг стянулась, как в ознобе. Потом расправилась, и осталось только тепло.
Дверь кабинета отворилась. Появилась голова секретаря. Он вышел в приемную, оставив дверь в кабинет открытой. Дверь была ярко освещена. В кабинете уже горел свет. Маленькая искривленная фигурка секретаря вырисовывалась в дверном проеме темным пятном. Он, видно, хотел что-то сказать, но ничего не сказал. Он слушал, склонив голову на плечо. Медленно и бесшумно, словно ее притворила невидимая рука, дверь за ним закрылась. Осталась только скрипка. Она заполнила тяжелый мертвый воздух комнаты, и казалось, что все изменилось, что немое одиночество многих маленьких существ, сгорбившихся в тени стен, слилось в одну великую печаль, в один общий жалобный стон.
Керн положил руки на колени. Он опустил голову и отдался течению. У него было такое чувство, что поток уносит его куда-то прочь из комнаты, далеко – к себе самому и к чему-то неизвестному. Маленькая черноволосая девочка сидела на корточках около скрипача. Она сидела тихо и неподвижно и смотрела на него не отрываясь.
Скрипка замолчала. Керн немного играл на фортепьяно и понимал в музыке настолько, чтобы оценить великолепное исполнение.
– Шуман? – спросил старик со шрамом.
Скрипач кивнул.
– Сыграй еще, – сказала девочка. – Сыграй что-нибудь, чтобы смеяться. Здесь очень грустно.
– Мириам! – тихо окликнула мать.
– Хорошо, – сказал скрипач. Он снова поднял смычок.
Керн оглянулся. Он увидел опущенные головы и откинутые назад белеющие в полутьме лица, он увидел печаль, отчаяние и мягкое просветление на их лицах, вызванное на несколько мгновений звуками скрипки, и он подумал о том, что видел много таких комнат, наполненных отверженными, чья единственная вина заключалась в том, что они родились и жили на свете. Это было, и в то же время была такая музыка. Это казалось непостижимым. Это было бесконечным утешением и одновременно чудовищной насмешкой. Керн видел, что голова скрипача лежала на скрипке, как на плече возлюбленной. «Я не погибну, – думал он, следя, как в большой комнате сгущались сумерки, – я не хочу погибать, жизнь прекрасна и полна желаний, а я еще не знаю ее, эта мелодия – это крик, зов в далекие леса, в неизвестные дали, в неизведанные ночи, я не хочу погибать!»
Только через несколько мгновений он заметил, что стало тихо.
– Что это было? – спросила девочка.
– Это были «Немецкие танцы» Франца Шуберта, – хрипло произнес скрипач.
Старик рядом с ним рассмеялся.
– «Немецкие танцы»! – Он провел рукой по шраму на лбу. – «Немецкие танцы», – повторил он.
Секретарь зажег свет.
– Следующий, – сказал он.
Керн получил направление в отель Бристоль и десять талонов в столовую на Венцельсплатц[7]. Получив талоны, он почувствовал, что голоден. Он почти бежал по улицам, боясь опоздать.
Он не ошибся. Все места в столовой были заняты, и ему пришлось ждать. Среди посетителей он заметил своего бывшего университетского профессора.
Вацлавская площадь.
