муж. Кит сказал, что они сперва звали Лаклена Маккола действующим алкоголиком, а потом безработным. Где-то за два года до того его печень наконец сдалась, но его не включали в список на пересадку, пока он продолжал пить. А он не мог остановиться.
– Мак никогда об этом не рассказывал.
– Он бы и не стал, ты же видишь, что с ним происходит. Ладно я, я пью время от времени, но он на другой стадии. Даже смерть отца его вряд ли удержит.
Губы Кита дрогнули. Тогда я предложила взамен историю о смерти моей мамы.
– Ох, Лора, – сказал он, – мне так жаль. У горя ведь нет срока давности.
На полу между нами вдруг разверзлись две могилы – засыпанная землей и пустая. Долгое время никто из нас не проронил ни слова. Кит сглотнул пару раз, будто готовился произнести речь, и глухо пробубнил в свитер:
– У тебя красивые волосы.
(«У тебя красивые волосы» или нечто подобное – первое, что я слышу из уст большинства людей при знакомстве. Когда я поступила в университет, мои волосы напоминали паклю мышиного цвета длиной до пояса. В отчаянии в первую же ночь вдали от дома я осветлила их в общежитской ванной, превратив в струящийся светлый шелк. С тех пор я только подкрашиваю корни раз в три недели. Складывается впечатление, будто я только и занимаюсь, что собственной внешностью, но это не так – я не крашусь и не слежу за модой. Если у вас есть всего один предмет для гордости, нет ничего зазорного в том, чтобы за ним ухаживать.)
Кит потянулся к пряди, которая словно мерцала в отблесках пламени свечи.
– Я отыскал бы тебя даже в темноте.
По моей щеке скользнула ладонь, и я почувствовала биение его пульса.
В тусклом мерцании свечи у нас случился вялый, принесший одно разочарование секс, согретый лишь слабым теплом, исходящим от обогревателя. Мы оба слишком нервничали, к тому же понимали, сколь много это значит. Январские ночи длинны. К утру мрачное предчувствие рассеялось. Я чувствовала себя обновленной, переписанной набело и уже представить не могла себя с кем-то, кроме него. Мы никогда не заводили этот разговор. Я сама дорисовала связи между историями, рассказанными Китом, придя к выводу, что до меня его любовная жизнь была лишь чередой фальстартов. Если он проделал то же самое – выудил данные из моих коротких, полных недомолвок историй, – то должен был понять: мои предыдущие романы даже близко не подбирались к тому, что произошло между нами. Из его рассказов я заключила, что за пределами семьи на него особо никто не обращал внимания – ну, если не считать преподавателей, которым он сдавал экзамены, – и пожалела тех, кто проглядел его, обманувшись неприметной внешностью. От них ускользнул целый мир. То, что он приоткрыл для меня дверь, – большая удача и повод для гордости. Отныне я несла ответственность за его сердце и каждую ночь молилась о том, чтобы суметь соответствовать тому совершенному образу, который он себе вообразил.
Понятно, что только очень юная девушка может рассуждать таким образом.
Долгожданные
