обстоятельно, словно воин перед боем. Надел чистую рубаху, подрясник и черную рясу. Сверху – тяжелую овчинную шубу с большим воротником и, перекрестившись на образа, вышел из дома.
Когда он на извозчике в сопровождении двух охранников подъехал к нарвскому отделу «Собрания», здесь уже собрались тысячи рабочих.
– Приехал! – пронеслось по толпе, и тысячи взоров обратились к нему.
В центре возбужденно гудевшей, празднично разодетой толпы возвышалась наспех сколоченная из грубых досок трибуна. Возле нее отца Георгия уже поджидали Иван Васильев, возглавлявший «Собрание» и пользующийся непререкаемым авторитетом у рабочих, и кузнец-великан Михаил Филиппов.
Толпа расступилась, и решительным шагом в сопровождении своих телохранителей отец Георгий направился к трибуне.
Издали увидев священника, Иван радостно замахал ему рукой. Взобравшись на шаткий помост, отец Георгий скинул тяжелую шубу, оставшись в одной черной рясе, поправил большой серебряный крест на груди и с замиранием сердца окинул взором море людских голов. Тысячи глаз с верой, надеждой и отчаянной решимостью смотрели на него. И его сердце замерло. Чтобы хоть немного успокоиться, он вздохнул полной грудью, так, что морозный воздух обжег легкие.
– Братья и сестры! – срывающимся голосом воззвал он в толпу. – Дорогие мои!
Час пробил! Так дальше жить нельзя! Ненасытные заводчики, фабриканты, капиталисты, продажные чиновники пьют вашу кровь. Они не считают нас за людей, втаптывая в грязь жесточайшего рабства, сами купаясь в роскоши и вывозя за границу свои капиталы, нажитые нашим трудом. Нам не от кого больше ждать милости, кроме нашего царя, помазанника Божия, нашего отца и заступника. И мы идем сегодня к нему, чтобы рассказать о наших бедах и просить у него защиты!
Толпа рабочих откликнулась на его слова гулом одобрения. Словно холодный питерский ветер пронесся над площадью.
Он порылся в своем потрепанном портфельчике и извлек из него папку с бумагами.
– Вот послушайте! Это наша петиция, наши требования, это ваше рабочее слово к царю.
«Государь! Мы, рабочие и жители Санкт-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.
Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и молчали, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся.
Нет больше сил, государь. Настал предел терпению… Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества… Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения…»
Отец Георгий перевел дыхание, окинул взглядом замершую толпу.
К нему были устремлены тысячи глаз. В одних светилась надежда, в других отражалось сомнение, кто-то
