спит с ними, а фрау Луиза ей помогает… – Эйтингон ночевал отдельно. Харьковский профессор, принимавший детей, познакомил его с врачебным заключением. Три страницы, убористым почерком, настаивали, что мадемуазель Левина должна оправиться:
– Это двойня, схватки шли долго. Роды оказались очень тяжелыми… – твердо сказал врач, – фрау Роза потеряла много крови, ей надо восстановиться… – не желая вызывать гнев Розы, Эйтингон решил не привозить другого доктора:
– Она выглядит здоровой, но лучше не рисковать… – женщина с аппетитом ела, и кормила девочек. Роза позволяла Эйтингону редкий поцелуй в пахнущую сладкими пряностями, белую щеку. Ему и того было достаточно:
– По крайней мере, я буду думать о чем-то хорошем, пока мне предстоит возня с вонючими кочевниками… – потушив сигарету, морщась от воя двигателей, Эйтингон, наконец, взялся за вторую папку:
– Осман-батыр Исламулы, борец за свободу казахского народа, на нашем содержании. Получил тысячу винтовок, двадцать пулеметов и боеприпасы для действий против гоминьдановского правительства… – он читал ровные, машинописные строки:
– Весной 1944 года увел из Синьцзяна в Монголию несколько тысяч казахов. К середине сентября 1945 года его отряды полностью освободили Алтайский округ от гоминьдановских войск. Осман-батыр назначен губернатором Алтайского округа и награжден орденом Народного героя Восточно-Туркестанской республики… – республика кормилась за счет СССР, обеспечивая защиту интересов советского правительства на западе Китая:
– Пока непонятно, чем закончится гражданская война, между Гоминьданом и коммунистами, – сухо сказал Берия, – но Осман-батыр, кажется, возомнил себя новым героем казахского народа. Надо его осадить, нам не нужны волнения… – Эйтингон смотрел в бесстрастное, сильное лицо. Казах носил меховую шапку, и короткую, темную бороду:
– Он мой ровесник, кстати… – он отбросил папку:
– Берия прав. Еще один националист, на границе, ни к чему. Я разберусь, с этим батыром… – самолет, подпрыгнув, покатился по спешно проложенной полосе, на окраине режимной стройки.
Осман-батыр сразу понял, что никакой собаки у нее нет.
За низким плетнем виднелся деревянный домик, из тех, что строили русские. В шанхае стояли и глинобитные хижины, на манер китайских. На окраине Осман заметил несколько потрепанных юрт. В Ускемене, как город звался по-казахски, всегда жило русское большинство.
Поеживаясь от острого ветерка, с гор, он засунул руки в карманы ватника:
– Она объедки домой несла, теперь у нее обеда не будет… – Осман-батыр понимал, почему красивая, молодая женщина не подобрала с грязных досок моста кости и обрезки овощей:
– Ей было стыдно… – он тоже почувствовал краску на щеках, – стыдно наклоняться, искать передо мной остатки еды. Она с мальчиком теперь голодной спать
