Кино – это целая индустрия, – разглагольствовал он, – кто-то придумывает сюжет, кто-то пишет сценарий, режиссёр снимает фильм. Если фильм удался, его посмотрят миллионы. Но это ваше кино, и оно хорошо для вас, ведь у вас очень узкий круг восприятия. Без обид, Володя, но что есть, то есть, и с этим спорить трудно.
А теперь на секунду представьте, что есть кто-то, у кого это восприятие не просто большое, а бесконечно большое.
Ему эти придуманные истории на полтора часа просмотра неинтересны. Здесь нужно нечто большее – сама жизнь, причём никакая не выдуманная, а саморазвивающаяся, с непредсказуемыми поворотами, с неизвестным финалом, с кучей актёров, которые даже не знают, что играют, а значит, ведут себя абсолютно естественно. Мало того, на каждом повороте сюжета – развилка, история ширится, имеет бесконечные варианты развития, все они происходят одновременно, а сцена – это вся вселенная, причём не та вселенная, которую мы с вами можем представить, а вообще вся….
Представляете масштабы? Лично мне даже страшно вообразить, что этот кто-то всё это может видеть и воспринимать одновременно….
Так вот, Володя, вы удостоились великой чести быть не просто статистом, а сыграть свою, пусть маленькую, но оттого не менее значительную роль, получили печать, которая добавила вам сил и слегка направляла вас, чтобы вы находились в русле сюжета….
А что сделали вы?
Практически разрушили плавное течение своей собственной жизни, внесли возмущение во множестве вероятностей – теперь сюжет нестабилен во многих из них.
Всё, конечно, успокоится и найдёт своё равновесие, но для этого потребуется время.
Видите, что вы натворили, с вас даже печать пришлось снять, чтобы уменьшить дисбаланс. И хорошо ещё, что вы перешли сюда, где и так всё нестабильно и скоро разрушится само. Могло ведь быть что угодно, реальность во всех своих вероятностях могла вас просто уничтожить – стереть, как нежелательный элемент, нарушающий её равновесие.
Я стоял, пытаясь верить в сказанное, по-прежнему неспособный подобрать ни единого слова в ответ.
Мой гость или… – я не мог подобрать для него точного названия – явно наслаждался моим смятением.
– Ладно, не буду вас больше мучить, – сказал он, усмехаясь, и громко хлопнул в ладоши.
Я даже вздрогнул от неожиданности.
– А теперь сюрприз! – громко воскликнул он и расхохотался в полный голос.
Дверь в гардеробную открылась.
– Ну что ты там копаешься, давай заходи, мы с Владимиром Михайловичем уже заждались, – нетерпеливо сказал человек.
В дверь бочком, скромно потупив взгляд, вошёл Эдмунд. В руках у него были два огромных полиэтиленовых пакета из гипермаркета. Он скромно вошёл, поставил па-
кеты у стены рядом с дверью и встал неподвижно, не глядя на меня, будто мы даже не были с ним знакомы.
– Молодец,
