надолго эта твоя новая работа? – спросила мама. А я… Хотела бы я сама знать ответ на этот вопрос.
– Не знаю, – честно, скривившись, ответила я.
– Ладно. Переодевайся и садись. Сейчас чаем напою. А график какой? – пустилась в расспросы мама, одним уверенным движением смахнув детали со стола в картонную коробку.
– В шесть утра и вечера. Каждый день. По три часа, – прокричала я из комнаты, натягивая сухую футболку и просторные домашние шаровары. Прошаркав тапочками по и без того истертому полу, я опустилась на табурет.
Камэла поставила передо мной бокал и насыпала туда ложку заварки. Я принялась разглядывать узор, сложенный из упавших пока еще сухих чаинок.
– Ну, а с остальной работой что будешь делать?
– Кинотеатр закрылся на реконструкцию. Просили больше не приходить. А с Санти я поговорю. Может, удастся взять отпуск.
Мама подошла к столу с исходящим паром чайником и налила в бокал дымящийся кипяток. Чаинки взвились и снова улеглись на дно. Перед моим носом на столе появилась тарелка с недоеденными вчера блинами.
– Зачем? Оставь карапузам, – отодвинула тарелку я.
Камэла придвинула ее обратно.
– Ешь. И так без слез не взглянешь. Худущая. В чем только душа держится. – Мамина рука легла на мою взъерошенную влажную макушку и бережно пригладила волосы. – Ешь давай, – скомандовала женщина и села напротив.
– Есть, товарищ главнокомандующий, – козырнула я, и мы обе засмеялись.
– Ну, а кто этот твой новый работодатель? – прищурившись, все еще улыбаясь, спросила мама.
– Кентанец, – сквозь недоеденный блин промямлила я.
– Вот ведь повезло, – протянула женщина.
– А что? – поинтересовалась я.
– Вредные они. Всю кровь из тебя выпьет.
– Ну, было бы что пить, – пробубнила я, подтягивая к себе еще один блинчик.
– И то верно.
Сегодня в кои-то веки высплюсь. Хотя странно было находиться днем дома и тем более странно ложиться спать.
– Мам, разбудишь через три часа. Схожу с тобой в детский сад, а потом зайдем к Санти. Все-таки поговорить надо с глазу на глаз. Не телефонный это разговор. И обидеться может.
– Спи уже. Не волнуйся. Разбужу, – откликнулась с кухни мама. И что-то приглушенно звякнуло, следом послышалось шипящее явно нецензурное слововыражение, а затем тишина.
Опять за старое. Я улыбнулась. Ничем ее не уговорить. Обсыпь золотом, все равно за свои железки хвататься будет.
Вязкий душный сон, в котором я опять не могла найти одну из своих рук. Странно, конечно, но, видимо, так тело реагировало на насильный разрыв священной связи. Три года прошло, а боль все не проходит.
От поисков своей потерянной конечности меня отвлек прожужжавший коннектор, который перед тем, как лечь, я предусмотрительно сунула под подушку. Из трех запланированных часов сна прошло только два. Но мне хватило. Весьма
