порог этой серой каморки, я чуть не вырвала, от чудовищной вони, стоявшей внутри. Принимая меня на службу, Надя уверяла в том, что в мои обязанности будет входить работа на кухне и в общем зале, помогая бездомным в адаптации и возможном возвращении в социум, но вместо этого она привела меня в затхлую комнатенку, попросив подменить одну из сотрудниц на посту. Тщательно скрывая свое разочарование и ужас от увиденного, – все вокруг было забито какими-то вонючими пакетами и тюками, к которым было страшно даже приближаться, не то что брать в руки, – я согласилась. Обмотавшись шарфом как защитной маской, я принялась разбирать тюк за тюком, следуя инструкциям Надежды: рваное и не подлежащее восстановлению – в мусор, грязное, но целое – в стирку, все что находится между – на склад, для дальнейшего решения, но предварительно постирать и погладить. Я выполняла эти указания, убеждая себя в том, что это первый и последний рабочий день в этом фонде, но фотография, вывалившаяся из одного тюка, заставила раз и навсегда изменить мое отношение к этому месту, к этим вонючим вещам и их владельцам. Несколько снимков были сложены стопкой и тщательно упакованы в пластиковый пакет, видимо, с целью спасти их от возможных погодных и жизненных условий. С одной стороны этого сверка на меня смотрела счастливая семья: муж, жена и маленький ребенок. На заднем фоне стояла нарядная елка, недвусмысленно давая понять – фото сделано в канун нового года. С другой стороны была фотография этого же мужчины, но уже в белом халате и колпаке. Он стоял возле монитора и, не глядя в камеру, изучал какой-то рентгеновский снимок. Эти картинки мало вязались с грязным пакетом, на котором биркой висело имя владельца – грустный Юра.
Старика в застиранной голубой майке и брюках с вытянутыми коленками я запомнила на всю жизнь. Мне было сложно поверить, что обрюзглый мужчина, с пожелтевшим лицом и черными кривыми зубами, когда-то был тем подтянутым и импозантным молодым человеком в больничном халате, или же главой семьи. Но его потускневшие зеленые глаза, сохранили свой огонь и глубину и все сомнения отпали, это был действительно некогда успешный хирург, муж и отец очаровательного мальчугана – Смирнов Юрий Николаевич. Однако его уже давно и никто не называл по имени отчеству, после неудачной операции с летальным исходом больного он запил. Два года на его запои закрывала глаза не только семья, но даже больница, однако чуда не случилось. Очередная ошибка стала фатальной уже не для больного, а для него самого. Он оказался на улице, а потом и в нашем приюте. Он был частым гостем в этих стенах, и к моменту нашей встречи замышлял уже пятый побег на волю, но не случилось. Его история произвела на меня такое впечатление, что я не смогла хлопнуть дверью и пойти прочь. Я вновь и вновь приходила на работу: куталась в шарф, брызгала духами свое рабочее место, только чтобы выдержать жуткую вонь прачечной. Но отнюдь не жажда стирки двигала мной, а судьба грустного Юры. Я переживала за него как за родного или друга, мне хотелось верить, что у него еще
