заканчивают свою жизнь подобные неудачники. Порядочный человек не позволяет себе грубо обращаться с фрегатом, который плавал под его флагом, и когда их речитатив возвращался в нежные и тихие ноты, Гастон злился на себя за то, что оказался в такой смешной ситуации.
– Зато теперь, – ворчал он, чтобы успокоиться, – я радикально излечился от своей любви.
Впрочем, ситуация стала усложняться, так как, судя по всему, развязка не могла заставить себя долго ждать, и действительно, финал стремительно наступал. Джулия не любила длинных сцен, и стала делать купюры в своих театральных репликах.
– Значит, – продолжил Голимин низким голосом, – вы отказываетесь уехать со мной?
– Это вполне решено, мой дорогой, – спело сопрано. И затем последовала фермата3, – Позже вы меня поблагодарите за это.
– Нет, это невозможно, потому что вы никогда больше не увидите меня живым.
– Опять! Вы чересчур много говорите о смерти. И вопреки вашим зловещим речам, ещё раз повторю: «До свидания… через три или четыре года… когда вы найдёте другое золотое дно в Калифорнии… или в других странах… то тогда…»
– Вы присоединитесь к вашему любовнику, – загремел глубокий контрабас. – Я вас слишком презираю, чтобы убить, но при этом проклинаю, и вы увидите, чего стоит проклятие мертвеца!
После этой фразы пятого акта раздался шум неистово закрываемой двери. Занавес упал, спектакль был закончен.
Гастона мало интересовал этот поляк, который действительно злоупотреблял словами, но и холодные насмешки мадам д’Орсо ему опротивели, и он её спокойно ожидал, чтобы окончательно с ней объясниться.
Джулия возвратилась с театральной сцены в салоне спокойной, почти улыбающейся, и Гастону лишь показалось, что в её глазах продолжал мерцать огонь не угасшей страсти, да немного покраснели её щеки.
– Наконец-то, – сказала д’Орсо, – я освободилась от этого бесноватого поляка. Для него самого было бы лучше, если бы Мариетта не впустила его в мой дом. Теперь Голимин больше никогда сюда не вернётся.
– Я ему верю, – холодно сказал Гастон.
– Вы слышали наш разговор?
– Нет, я его не слушал. Но был вынужден услышать… да… несколько слов… Вы слишком громко беседовали!
– И Вы думаете, что граф Голимин действительно меня так любит, так, как об этом мечтают многие женщины… с яростью… бешенством… до самоубийства, наконец?
– Когда мы хотим убить себя, то не кричим об этом так громко.
– Я вам уже сказала, мой дорогой, что вы совсем не знаете Голимина. Именно такой сумасшедший, как он, без малейших раздумий взорвал бы Париж, лишь бы только удовлетворить одну из своих фантазий.
– Меня мало волнует, кем он является или не является на самом деле, но я очень надеюсь, что никогда не встречу его на своём пути.
– Вы правы,
Ферма́та (итал.
