проёмы готических окон с витражами, и когда Джулия дошла до последнего окна, ей показалось, что она увидела мелькнувшую тень человека на каменной плите стены.
Джулия была отнюдь не боязлива, и чуть продвинувшись вперёд, по меховой шубе сразу узнала этого человека, который, казалось, прислушивался к чему-то, стоя на подоконнике окна. Джулия воскликнула:
– Голимин…! Что вы делаете здесь? Что это всё означает…?
И почти тотчас же продолжила:
– Господи, висельник! – Прошептала она. – Он повесился!
Её рука уронила подсвечник и кровь, казалось, моментально замёрзла в жилах.
Зал в полумраке казался огромным. Потолок терялся в тени, и свеча, догорающая на серванте, освещала проём окна своими угасающими отблесками. Полная темнота была бы менее устрашающей, чем эти прерывистые отражения, моментами освещающие черты сведённого судорогой лица Голомина и позволяя мельком разглядеть едва видимый безобразный силуэт повешенного.
Джулия в ужасе отступила назад и застыла напротив деревянной обшивки библиотеки, бледная, с дрожащими руками и буквально остекленевшими глазами.
Она хотела кричать, но её голос ей не повиновался. Она хотела убежать, но ноги отказывались двигаться, ужас приковал её к холодным плитам пола. Она хотела отвести свой взор от висящего трупа, но не могла это сделать. Абрис висельника притягивал, словно магнит.
Это был действительно Голимин. Бешеный славянин сдержал своё обещание, и его последние слова буквально звенели в ушах мадам д’Орсо: «Вы ещё узнаете, чего стоит проклятие мертвеца.»
Теперь Джулия её понимала, эту угрожающую фразу, и от нервного перевозбуждения ей вдруг ясно представилась сцена самоубийства, как это всё произошло. Голимин, взбешённый её отказом, пересекает безлюдный дом и бросается в эту галерею, куда, как он точно знал, никто не войдёт. Когда поляк встречался с Джулией, она почти никогда не заходила в библиотеку. Голимин хладнокровно, на ощупь, не поднося поближе оставленной на серванте свечи, дошёл до крайнего проёма в стене с витражным окном, подтащил к нему табурет, встал на него, сорвал шнур с тяжёлой гобеленовой шторы, сделал скользящую петлю вокруг шеи и… шагнул с табурета в вечность.
– Вот, следовательно, какова его месть, – думала Джулия. – Он повесился у меня дома, чтобы произвести как можно больше шума известием о своём самоубийстве. Завтра весь Париж будет знать, что разорившийся и опозоренный Голимин повесился в доме своей любовницы… Скоро начнут говорить о его сообщниках и любовницах, и женщины, которые меня ревнуют, и мужчины, которые меня ненавидят, начнут ворошить и вытаскивать на свет божий всякие давно забытые гнусные истории. Кто знает, не скажут ли они, что это я убила Голимина? И Дарки, который слышал мою ссору с этим несчастным человеком, возможно, он не опровергнет тех, кто будет говорить об этом.
Затем
