и углубляться, приобрело в последнее время оттенок некоей игривой и сумрачной занимательности.
Желая иметь недостающее, исследователи тратят массу усилий, энергично копаясь в деталях и архитектонике их произведений, а заодно, чтобы показать важность и особую осмысленность такому занятию, вводят в оборот огромный объём популяризаторского материала из самых разных сфер нашей духовности, культуры и практической деятельности. Увлечённость процессом нередко заходит здесь так далеко, что изыски уже бывают целиком устремлены во вторичную, побочную стихию, заслоняя первичный фон.
В рядах подвижников этого направления оказались не только литературоведы, искусствоведы и историки. К поискам подключились философы, правоведы, криминалисты, психологи, политики, физики, математики, биологи. Как правило, их осведомлённость и компетентность в освещаемых ими «не своих» темах и в разработках слабы и не дают им возможности сколько-нибудь успешно выходить на уровень добротного анализа и широких обобщений; зато численностью фаланга подвижников прирастает. И чем далее, тем заметнее их повышенное, более пристальное, избирательное внимание, прежде всего к тому кругу писателей, чьи биографии не содержат сколько-нибудь полных сведений об их жизненном пути или таких сведений нет вовсе.
Отсутствие информации в этом случае превращается в средство создать интригу, часто совершенно на пустом месте.
Многим удалось тут и отличиться, оформляя свои труды в жанрах научной или околонаучной беллетристики и настойчиво предлагая их как профессионалам, так и обычным читателям и почитателям. Тем не менее их вклад в копилку знаний о судьбах литераторов и литературы прошлого остаётся минимальным. А значит – продолжают оставаться нераскрытыми отдельные, очень важные, беспокоящие поколения провалы в объяснениях истоков и истории художественной словесности, как единого и неразрывного творческого процесса.
Дело обстояло бы совершенно иначе, если бы исследовательский интерес был тут устремлён не к одним только элементам неизвестного в обликах писателей, как личностях, но – прежде всего – к их наследию в самом широком значении данного предмета, в его индивидуальном и социальном окрасах – с целью его осмысливания перед лицом новых принципов эстетики и новых истребований в условиях сложной текущей современности.
К сожалению, этого, последнего, не происходит.
Занятие с предметами не главными превращается в мелочную самоцель. Сплошь и рядом оно ничего не добавляет к пониманию совокупных идей и творческой манеры того или иного писателя, а интерес к исследованиям формируется теперь в русле навязчиво-агрессивной бытовой рекламы, и, само собой, он не может быть долговременным или глубоким.
В результате уже и процесс постижения эстетики доставшегося нам наследия, процесс как таковой, начинает восприниматься едва ли не как второстепенный, а на передний план выдвигается то, чем он заменён быть не может. Изыскатели всё в большей мере погружаются в те сферы показной и всецело бесполезной деятельности, где не остаётся места обогащению культуры, а предпринимаемые к этому действия остаются тусклыми и ненужными.
Чтобы всё-таки придать этой работе более-менее благообразный вид, её иногда подкрепляют рассуждениями о том, что, дескать, приобщаясь к тайнам и загадкам, окружающим «непроницаемые» личности, удаётся кое-что открывать в событиях и в запутанностях прошлого. Броским аргументом считается, к примеру, такой, когда в минувших веках выявляются скрытые приёмы политической слежки или дознания, что, говорят, бывает полезно для уяснения методик деятельности соответствующих органов даже в наши дни.
Ещё, мол, могут быть полезны достижения в разного рода специфичных исчислениях, в экспериментах, в процессах выявляемости и «приручения» отдельных природных законов и проч. Понятно, «результаты» здесь, может быть, и в самом деле не лишены некоторой практичности. Но непосредственно к литературе и к её обстоятельному изучению эта глыба изысканий относится в очень малой степени. Да и вообще – мало ли какие средства могут использоваться как исходящие, чтобы при их посредстве в чём-то прийти к успеху?
Спекулятивные поползновения указывают здесь на скудость имеющихся в наличии исследовательских концепций, на неполноту изучения фактологической базы, на то, что могло бы вести к безболезненному и плодотворному отказу от некоторых скудных традиционных представлений о сущности нашего бытия и духовности – как в целом, так и в их составляющих, в частности, в литературе.
Преодолению замшелых методик и приёмов не могут, видимо, не мешать те пределы, которые поставлены немалыми наработками аналитиков и исследователей предыдущих поколений, то есть – когда препятствием служит сам объём находящегося в обороте материала, в связи с чем у подвижников новой волны наблюдается «штатная» боязливость перед изысканиями, по-настоящему содержательными и нужными; также, наверное, нельзя не учитывать их растерянности и осторожности перед необходимостью изучать наследие того или иного «проблемного» литератора
