декора, безусловно, имеются, и всё же не годится устанавливать здесь планку выше, чем это предлагал сам драматург.
Как свидетельствовала полюбившая Гамлета и огорчённая его странностями Офелия, чулки на нём до пяток, в пятнах, без подвязок, ходил он без шляпы, в порванной безрукавке, трясся весь, дёргались и стучали одна о другую его коленки. А если верить словам королевы, её сын не отличался и стройностью фигуры. Ему, тяжело дышавшему от полноты и сильно разгорячённому во время его поединка на рапирах с Лаэртом, она, в той сцене, предлагала платок – чтобы он мог вытереть катившийся с него обильный пот. Близкое этому мы слышали и от самого принца, сказавшего о жаре и духоте, – что они – не для его комплекции3.
Показать на сцене играющего артиста в этаком болезненном, неряшливом и в целом не в подрисованном виде значило бы, что можно обходиться более умеренными стараниями, и, кажется, этого было бы достаточно.
В своё время критик Белинский описывал яркую, блестящую, страстную игру Мочалова. Образ Гамлета, выраженный этим прославленным русским театральным актёром, казался тогда созвучным мировоззрению просвещённой российской публики. И всё, что могло мешать такому восприятию, для сцены как бы не годилось. «Гамлет не только прекрасная, но и великая душа»; «Бедный Гамлет»4; «Слабость воли при сознании долга».5 Это те ключевые оценки, которые принимались как верные и по отношению к игре актёра, как действию в пределах сценического искусства, и – в комментировании игры и самого текста произведения.
Глубокий смысловой ряд рассуждений, воспоминаний, восприятий, разнообразные неуверенные или слишком решительные, а в целом весьма противоречивые действия, чувство уязвлённой чести и самолюбия – такие особенности натуры главного героя трагедии не могли оставлять равнодушными тогдашних современников. И тому находились убедительные обоснования: «примериваясь» к чувствам и воззрениям персонажа, к выпиравшей из него строптивости и поползновениям на бунтарство или, по крайней мере, на протест, они, современники, уже в полной мере ощущали крах застарелых государственно-крепостнических установок, какие «накрывали» Российскую империю после разгрома в ней декабризма.
Но уже вскоре восприятие черт гамлетовского характера в таких эмоциональных красках начинали считать плоским и скучным, а в долгие последующие десятилетия не высветилось ровным счётом ничего, в связи с чем этому клише было бы нужно дать отставку, заменив его чем-нибудь новым. Строгие и честные искания на этом пути, к сожалению, так и не нашли отчётливого общественного выражения, на что указывали совершенно произвольные толкования образа.
Доходило до того, что черты характера Гамлета подразумевались уже в персонажах произведений писателей и драматургов самых разных и в самых разных поколениях, что, к примеру, в России имело место в отношении главных героев тургеневского рассказа «Гамлет Щигровского
Прямое или косвенное цитирование текста «Гамлета» здесь и далее приводится в переводе Б. Пастернака.
В и с с а р и о н Б е л и н с к и й. «Гамлет», драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета».
Критик пользуется этой ремаркой, позаимствовав её из романа Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера».
