не обсуждается.
– Скажи, майор, ты по ней такси вызовешь?
Он дёрнул головой. Злобно так прищурился и выпалил:
– Не твоё дело, понял? Тебе, сука, платят, вот и делай свою работу! И не спорь! Рацию мы берём, ясно?
Я глянул на Платона. Он шмыгнул носом, пожал плечами и промолчал. Что же это? Выходит, мне одному возражать?
– Суку я так и быть тебе прощу, майор, – сказал я, стараясь вздохнуть как можно тяжелее. – Но только в последний раз.
Он смотрел мне в глаза. Долго смотрел, словно запоминая. Ни один из нас взгляд так и не отвёл. Пока Платон не вмешался.
– Ладно, мужики, хорош фигнёй страдать, – сказал он. – Сделаем проще, будем менять носильщиков. А рацию, майор, сам потащишь. Без обид.
Хотунцев оторвал глаза от меня и посмотрел на Платона.
– Понесу, – кивнул он. – Только его близко к ней не подпущу. А если увижу…
При этих словах он ткнул пальцем в мою сторону и угрожающе поджал губы. Ну, да, убьёт он меня. Как же. Размечтался. Платон кивнул.
– Значит, решили вопрос.
– Решили.
– Тогда, – Платон глянул на часы, – пошли ужинать и баюшки. Завтра в девять выходим.
Костыль как-то тревожно так взглянул на меня и пробормотал:
– А…это…он, что, без снаряги, что ли?
Я усмехнулся.
– У меня свои шмотки. Сказано ведь уже. Забыл?
– И где же они?
– Ох, и любопытный ты, брат. Завтра увидишь.
– Так ты их не привёз ещё? – Костыль с хитринкой поглядел в сторону моей машины.
–Так я тебе всё и рассказал.
– Но ведь мог бы.
Платон схватил Костыля за шиворот и потащил к бару.
– Отстань от человека. Пошли жрать, Фёдорыч сегодня щедрый.
Мы направились обратно. Я внезапно подумал, пытаясь вспомнить, когда же это Бармен бывал щедрым на харчи. И вспомнил. Зря, правда, вспомнил, потому что это был только второй раз. А в первый он закатил пиршество перед отправкой группы Барсука года два назад.
Никто из них тогда не вернулся.
****
С утра начал накрапывать мелкий дождик. Было сыро, влажный воздух грозил обернуться хорошим туманом. Я встал немного пораньше остальных, и уже возился возле своего УАЗа, когда во дворике показался Платон. Он был, что называется, в полной выкладке, на шее болтался М-655, к бедру пристёгнута кобура с «глоком-17». Платон зевал. Это было обычное для него состояние. Он так настраивался на дело. Одним словом, привычка. Или условный рефлекс.
Сзади показались остальные, медленно шагая по двору. То ли они ещё не проснулись, то ли оттягивали момент, когда мы покинем уютное и тёплое гнёздышко у Бармена. Последним, фыркая и мотая головой, шёл Геша. Платон подошёл ко мне, наблюдая, как я вытаскиваю своё оружие, и через мгновение раздался голос Костыля:
– Ага! Хрен моржовый, ишь как вырядился!
На мне был камуфлированный
