своём чёрном морском мундире с золотыми нашивками и погонами капитана второго ранга, Степаныч нам почти как отец. Все девки влюблены в его усики и карие, строго-добрые глаза…
Сегодня, однако, со входа на военно-морскую кафедру содрана вывеска. Остался светлый четырёхугольник на грязновато-жёлтой стене.
Чуднó!..
На аллее перед входом в ректорат я на бегу чуть не сбиваю с ног какого-то странного типа в куцем пальтеце на пяток номеров меньше, чем надо по размеру, и в мятой засаленной шляпе. Тип застенчиво улыбается, берёт машинально под козырёк заученным чётким движением – и тут же гадливо отбрасывает ладонь от своей штатской шляпы.
Я пробегаю мимо и остолбеневаю.
Да это ж Иван Степаныч!..
Валька Дугин выныривает из дверей ректората
Видал, Алька, что сегодня творится?..
Маленькие серые глазки горят кошачьим огнём из-под волокнистого облака шевелюры.
Неужто у нас закрывают военку?.. говорю в полном недоумении я… Нихрена себе оттепель!.. Половодье какое-то…
Ага!.. Жди!.. отвечает сердито Валька и для убедительности подносит мне к самому носу сложенный в кукиш кулак.
Американская делегация приехала с дружеским визитом, теперь понял?..
И сбавив до полу-шёпота голос, Валька вытаскивает из кукиша указательный палец и тычет себе в висок.
Степаныча видел в этом сраном лапсердаке?.. говорит он мне чуть не в ухо… Интересно, с кого он его содрал, вместе со шляпой? Им же всем генерал велел сегодня, чтоб ни одной кокарды нигде не блеснуло! А сам заперся в кабинете, чтоб никто его без лампасов не увидел. И вывеску содрали с военки – вдруг там кто из америкашек по-русски читать умеет…
Понятно… говорю разочарованно я… Значит, завтра опять всё как было…
Валька долго смотрит своими глубоко сидящими глазками мне в лицо.
Ты что, вообще дурак?.. говорит, наконец, разочарованно он… Совсем не соображаешь, где живёшь?..
В газетах, всех сразу растолстевших с обычных четырёх до целых двенадцати страниц, очередная речуга нашего дорогого Никитки на очередном заседалище.
Не понимаю.
То-есть, ясно, что написать это собрание сочинений – дело несложное. У них там в Москве, на Старой площади, писарей больше, чем на картине у Репина. Той, где казаки пишут турецкую грамоту султану, прямо в гарем.
Но какое же надо иметь железное большевицкое здоровье, чтобы суметь эту всю дрисню прочитать, от и до, с трибуны на пленуме?!.
С ума сойти.
А чтобы всё это выслушать с умным видом и не уснуть? Там же вот: речь тов. Н. С.Хрущёва неоднократно прерывалась аплодисментами. Значит, и тут Армянское Радио право. Враг не дремлет!..
Интересно!
Но что-то не видно, чтобы стенды этих «Правд», «Известий», «Трудов» и прочих печатных шавок помельче осаждали заинтригованные толпы трудящихся.
Партия торжественно
